Пути и перепутья - [57]

— Дома… Идем!

Из-за красиво обитой белым дерматином двери доносилась музыка.

— Наверно, Володька, — пробормотал Олег, подняв руку к звонку, но тут же опустил: до нас долетел незнакомый девчоночий смех. — Гости, что ли, у них?

Олег отступил от двери. Я думал — уйдет совсем. Но он, покусав обветренные губы, постоял у лестничных перил и скомандовал:

— Звони… Два раза…

— Два?.. Это же к самому!

— Э! — отстранив меня, Олег дважды вдавил черную кнопочку и вытянулся перед дверью.

Петр Кузьмич явно помнил обиду. Под прямым взглядом Олега он опустил в пол серые глаза с толстой наледью уже поседевших бровей, спрятал за спину раскрытую книгу и как будто устыдился и своих шлепанцев, надетых на босу ногу, и серой домашней куртки, распахнутой на впалой груди.

— Вовка! К тебе! — крикнул он, тотчас показав нам сутуловатую спину.

Володьку будто вышибло из его комнаты и больно ударило.

— Олег! — прошептал он, готовый попятиться, но тут же кинулся к нам. — Как я рад! Надюша! Это Олег Пролеткин — ты о нем спрашивала!..

Незнакомая девчонка с копной темных волос, перетянутых ленточкой, испуганно схватилась за горло, проглотив целиком леденец, и сконфуженно улыбнулась. Но Олег и не посмотрел на нее.

— Петр Кузьмич! — он успел задержать инженера. — Я же к вам! По делу!

Отстранился Олег и от Елизаветы Александровны, поспешившей на голоса.

— Олег! Милый! Это ты? Господи! Похудел-то!.. А как мама?

— Я к Петру Кузьмичу… Если против — уйду.

— Почему же? — Петр Кузьмич застегнул куртку, отчего сразу стал тщедушным, сухоньким, взметнул семафором руку: — Прошу!

Два больших окна со стекавшим до пола тюлем были распахнуты. От сквозняка на люстре позванивали хрусталики. В просторной комнате было прохладно, но Олег взмок так, что худые лопатки его обклеивала рубашка. После речных просторов все, быть может, его тут стесняло. И ряды пестрых книг, выпирающих с длинных узких полок. И два пейзажа в тяжелых застекленных рамках — один над рабочим столом Петра Кузьмича, другой возле старинного бюро. И диван, такой мягкий, что я не сразу решился сесть на него. И даже пол, устланный зеленоватым ковром.

А Петр Кузьмич придвинул к дивану плетеное кресло-качалку, наклонился в нем, ловя убегающий взгляд Олега, осторожно кашлянул.

— Слушаю тебя…

— Я сейчас… — Олег хрустнул пальцами и вдруг как-то обмяк, сжал ладони в коленях. — Сейчас…

Его голос упал, и я замер в тревожном ожидании того, чего, наверное, втайне желал еще там, на реке: сейчас хлынет горе Олега слезами, сольются они с моими, смоют горькое, жгучее, и вновь станет в мире легко и светло, как после грозы или дождя. Но Олег не шелохнулся и лишь неприветливо покосился на открытую дверь.

— А!.. — Сухонький Петр Кузьмич встал и задержал вошедшего сына. — Ты иди пока… К Наде. Помузицируйте. Мы придем к вам. Потом…

На виске Олега запульсировала синяя жилка. Он дождался, пока, прикрыв дверь, Елагин усядется, и неожиданно быстро спросил:

— Вы Ковригина знаете?

— Ковригина! М-м-м… — Ледяные брови Петра Кузьмича взлетели и упали. Он обернулся за подсказкой к жене, но Олег опередил его.

— Вам и незачем знать… Это я так… Вырвалось… Это вас не касается… — Он пробормотал еще что-то, уже неразборчивое, и вдруг вскинул голову. — А вы сами, Петр Кузьмич?.. Вот отец вас хвалил. Он рассказывал, как встретил вас впервые там, на их даче…

Олег кивнул в сторону бюро, где замерла Елизавета Александровна, и заставил ее вздрогнуть.

— На даче моего отца, Олег, — тихо, но четко поправила учительница. — Это разные вещи.

Олег резко отвернулся к окну, показал, что не с ней разговаривает, но Петр Кузьмич, чуточку переждав, положил на его колено руку.

— Ну так что же, Олег?

— Сейчас… — Пролеткин кивком отбросил со лба легкие волосы. — Вы только не подумайте, Петр Кузьмич, что я к вам плакать пришел, жаловаться на кого-нибудь или жизнь вашу будоражить… Я только хочу все понять. До конца!.. Вот вы… Образованный, инженер… Вы пришли туда… хоронить… отца… Как все?

Елагин снова в явном затруднении посмотрел на жену, но Олег сразу вернул его взгляд.

— Вы отца уважали?

— Ах вот что! — Петр Кузьмич ожил, даже посветлел лицом. — Ивана Сергеевича? Очень! И дело не в том, что он нам, особенно Лизе, помог в свое время крепко стать на ноги. Ей ведь не все сразу поверили. И даже сейчас… Причина не в этом! Понимаешь, Олег?… Коммунисты ведь очень разные, как и все люди… Есть по долгу, что ли, по обретенной идее… А есть по сути своей, по нутру… Понимаешь?

Он качнул кресло, чтобы дать волю мыслям, но Олег остановил Елагина энергичным кивком.

— Понимаю!.. А вы? Будь на месте отца, вы бы как?.. Или нет… Только не обижайтесь… Мне-то ясно… А по-вашему? Как?.. Скажите: отец правильно поступил?

— Поступил?.. М-м-м, — Петр Кузьмич снова повернулся к жене. — Как лучше сказать?

— Только честно! Прошу вас! — весь потянулся к Елагину Олег. — Прямо скажите!

— Хорошо! — Инженер твердо оперся ладонями о подлокотники. — В принципе, конечно, да! Тут я целиком с Иваном Сергеевичем… Но практически?.. Тут как посмотреть…

— Правильно, Олег! Не сомневайся! — вдруг прозвучал несильный, но словно торжествующий голос Елизаветы Александровны. — Твой отец поступил правильно!