Пути и перепутья - [32]
— А может, невежды те, кто так подготовил ребят? — осторожно вставил Тимоша, поймав на себе пристальный взгляд директорши.
— Это дела не меняет! — перебила его Зарницына. — Для меня ясно — это не шестиклассники! Их место в начальной школе. И я не только по диктантам сужу…
— А по чему же еще? — так же тихо и вежливо спросила Чечулина. — Может, по тестам? Или нашли дефекты в их родословных?
— Я педологов не признаю! — небрежно, через плечо бросила ей Зарницына и, внезапно успокоясь, присела на диван. — Только я при всех категорически заявляю: в этом классе, пока он шестой, а не четвертый и даже третий, ноги моей не будет!
— А не потому ли, что он — не девятый? — намекнула директорша, снова взглянув на Тимошу.
Зарницына отвернулась. Отмалчивалась она и на педсовете, где Чечулина терпеливо, даже с заискиванием убеждала ее не отказываться от класса: по другим-де предметам, пусть с грехом пополам, но ученики вытягивают, а что до русского, то с опытом Клары Петровны наверстать упущенное — пара пустяков.
— Чушь! — только и возразила Зарницына. — Репетиторство не моя профессия — это раз. Во-вторых, такое дремучее невежество ликвидировать за год, да притом и за программой угнаться, — абсурд. Вот Синицын — он специалист, — разве он взялся бы?
— Не знаю, еще не знаком… — пробормотал Тимоша, но сердце екнуло безрассудно: «Взял бы!»
Чечулина вежливо справилась у Клары Петровны, сознает ли та все последствия своего поступка. Зарницына удивленно вскинула на нее глаза, и директорша, посоветовав еще раз хорошенько подумать, только «из уважения к Кларе Петровне» перенесла окончательный разговор на другой вечер. А Тимошу зазвала в свой кабинет.
— Ты молодчина, что так ей ответил, — она по-матерински огладила его плечо пухлой рукой. — Я испугалась — не дал бы по молодости петуха: мол, берусь!.. Класс-то, кроме пяти-шести человек, что у нас раньше учились, запущен до ужаса. Сама тетрадки просмотрела. Ясно как белый день — лоботрясов этих у нас держать нельзя: хуже пятна на фасаде образцовой школы и не приснится. Думаю, гороно спорить не станет — куда ж им московские комиссии возить? — Она отошла к столу, покрутила тяжелое пресс-папье. — Но Зарницына-то, а? Каково себя показала?! Все наотрез, наотшиб… И с какой подкладочкой-то, а? Заметил? Ко мне уже папаша сегодня один приходил. Кричит: у вас в школе вредительство! Слухи-то по городу быстрее ветра летят…
Тимоша умолк: взглянув на Ивана Сергеевича, осекся и даже смутился. И я сейчас, спустя годы, помню, что и сам тоже встревожился из-за перемены в Иване Сергеевиче, которую, слушая Тимошу, мы не сразу заметили.
Лицо Олегова отца вроде было обращено к Тимоше, но взгляд был неподвижно скошен куда-то в угол, кривоватая улыбка застыла на приоткрытых губах, пальцы переплелись, — Иван Сергеевич в мыслях явно далеко отсюда. И даже неловкая тишина, возникшая из-за этого, не сразу вернула его к действительности.
— Интересно, почему же она такая? — спросил он наконец, переводя отрешенный взгляд на Тимошу.
— Кто?!
— Меня и тогда удивило, как эта классная дамочка обошлась с Першиным…
— С каким Першиным, дядь Вань? — Тимоша был явно огорчен тем, что его, похоже, слушали вполуха. — Вторично упоминаешь.
— Эх, профессор! — Иван Сергеевич будто очнулся, повеселел. — Не знаешь Першина? В его честь улица названа!
Он, может, и рассказал бы, куда уносился в мыслях, но тетя Вера, не сводившая с Тимоши встревоженных глаз, горестно покачала головой.
— Ох, дело-то какое! А?.. Тут и Федор Ковригин заходил, тоже говорит: в школе вредительство.
— Федор? — Иван Сергеевич усмехнулся. — Рано ему в прокуроры-то! Самого еще надо тесать да тесать. — И он снова погрузился во что-то свое, неотвязное. — Сколько трудов Советской властью кладется, чтобы Россию образовать! А все еще невежество, дичь, лень на каждом шагу. Может, оттого и эта дамочка нос кверху дерет, что презирает… — Он оборвал себя на полуслове, потер сухую кожицу над переносьем и снова вернулся к Тимоше: — Когда же педсовет?
— Завтра! — Тимоша расплылся в улыбке от радости, что все-таки услышан.
— И ты?..
— Да! — Тимоша дочитал вопрос в его глазах. — Я возьмусь!
Синицын встал, но прежде него повскакивали братья.
— Вот-вот! Слыхали, дядь Вань? — наперебой закричали они. — Потому мы к тебе его и привели! Лихач! Никого слушать не хочет! Все, выходит, не в ногу, один Тимоха в ногу!
— Еще чего! — рассердилась и тетя Вера. — Эта мадам сколько лет учит, книжки, ты говорил, сама пишет, и то не берется, а ты без году неделя…
— Ты пока кто? — кричали на Тимошу братья. — Ты как тот ученик на заводе: глаза квадратные, а уже с мастером спорит!..
— Теть Вер! — От братьев Тимофей отмахнулся. — Да как же не взяться? Кому-то надо исправить грех, а то он на Советскую власть камнем упадет, души ребят придавит. Навесят им клеймо неполноценных и сплавят в другую школу. И тридцать человек…
— Тридцать?! — Вечная улыбка Ивана Сергеевича будто стерлась.
— Это погорельцы, папаня! — осмелев, подал голос и Олег. — Их к нам из твоей прежней школы перевели.
— Из моей… — снова скосив глаза в сторону, усмехнулся Иван Сергеевич. — Мы с директором завода Прохоровым недавно вспоминали ее. Игнатий ведь тоже когда-то в ней образовывался… Но дело не в этом… Как же погорельцев-то учили, если до шестого класса невеждами дошли?!
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.