Пути и перепутья - [34]
— Сейчас?! — изумился Олег, кинув взгляд на дом, где уже потухли окна. — Поздно.
— Поздно будет завтра, — строго возразил Иван Сергеевич. — Завтра, Тимоша сказал, педсовет.
— Папань! А может, и Елагины тоже такие — из красного дерева? Они же «бывшие»…
— Помолчи.
Обиженный Олег засвистел.
— Перестань! — оборвал его отец. — Воображаешь, красиво?
Иван Сергеевич, верно, очень устал, в пути дважды прислонялся спиной к столбам — передохнуть. К разговору с Елагиным нас не пригласил, да мы туда и сами не рвались, попав в волшебную Володькину комнату. О взрослых вспомнили, когда они вышли в прихожую.
— Стесняетесь — я позвоню директору! — горячо убеждал Ивана Сергеевича отец Володьки Петр Кузьмич Елагин. — Нельзя так: на вас лица нет. И надо спешить! Поздно. Прохоров может уйти.
— Да, пожалуй, — мялся Иван Сергеевич. — Ну, позвоните. Он ведь и сам мне не раз машиной предлагал пользоваться. Да не могу я. Не по штату выходит, а по дружбе…
— На машине поедем! Понял? — радостно шепнул мне Олег, когда Петр Кузьмич, позвонив на завод, сказал, что директор тут же выслал машину и ожидает Ивана Сергеевича у себя.
Елагины проводили нас вниз. В пролете шаркнул свет фар, и Иван Сергеевич спохватился:
— Вы тут, ребята? Бегите домой… Машина служебная, вас не возьму. Скажут, своих детей катаю… Бегите, бегите… Ну?
Олег насупился, не сдвинулся с места.
— Иван Сергеевич! Да возьми ты их! Ночь — никто не увидит, — взмолились Елагины.
Шофер распахнул заднюю дверцу.
— Влезайте, ребята!
— Нет, не могу я их взять, — виновато повторил Иван Сергеевич. — Не могу, и все! Извините!
Олег молча шарахнулся в темноту. Я догнал его, когда мимо пронеслась кургузая «эмка».
— У-у, Цыпа! — вдруг выругался Олег, как будто из-за Зарницыной дразнили нас огоньки убегавшей машины. — Айда скорей! Я злой и голодный как волк!
И утром Олег был злой: возвратись домой, он не дождался отца — уснул, а когда встал, Ивана Сергеевича и след простыл — ушел на завод раньше рабочих. А меня распирала затаенная радость: Олег снова шел со мной в школу и о бегстве из города не заикался.
Но учились мы в тот день всего два урока. Перед третьим Дед привел Тимофея Синицына, объявил:
— Собирайте портфельчики. С сим молодым человеком — его зовут Тимофей Петрович — отправитесь на завод.
— Ну?! Что я говорил?! — потер руки Зажигая. — Колеса смазывать!
— И тем, у кого диктант в порядке? — забеспокоился Хаперский.
— Всем без исключения! — Тимоша уже брал власть. — И при чем здесь диктант? У нас просто экскурсия.
— Враки! — гудел по пути на завод Зажигин. — Дадут рукавицы — и ать-два! — уголь сгружать!
Олег крутился возле Тимоши, надеясь что-нибудь выведать, но скоро мне стало не до Олега. В проходной в черной шинели, с пистолетом у пояса, стоял наш сосед Дмитрий Щербатый. Вместо привета он отпустил мне увесистый подзатыльник. А потом люди замелькали вокруг как тени. И все они, казалось, подобно мне, опасались от шума и неистовства тесно наставленных станков и машин, способных кромсать металл, как мы кочаны капусты. В первую встречу с ним завод меня оглушил, смял, измучил грозящей отовсюду опасностью — от станков с иностранными марками, изрыгающих каленую стружку; от снующих над головой мостовых кранов; от пышущих жаром калильных печей и сотрясающих землю молотов. Только в светлом и тихом модельном цехе, где пахло клеем, сосновыми стружками, я малость опомнился.
Уже за воротами, получив от Щербатого второй подзатыльник, я вспомнил, что так и не побывал в отцовской земледелке, но расспросить о ней сопровождающего инженера не успел: из парткома, где мы сложили портфели, вернулся Тимоша и торжественно изрек:
— Ребята! Нас приглашает к себе директор завода товарищ Прохоров!
— Кого куда на работу, да? — завел свою песню Зажигин. — Даром, что ли, завод смотрели? Я — старшим помощником младшего смазчика! Олег молотобойцем — как пить дать! А ты, Хаперский? Ой, не могу!.. Она же белая… В кочегарку! Во!
Но в директорской приемной, размером в полтора наших класса, с блестящим старинным паркетом и панелями красного дерева, со строгой секретаршей в углу, за столом, уставленным телефонами, Зажигин оробел. А в прохоровских дверях вообще создалась пробка: шедшие первыми не осмеливались пересечь огромный, со школьный зал, кабинет. Стена, выходящая на заводской двор, вся была стеклянной. Директорский стол стоял на возвышении, слоено капитанский мостик, его окружили и что-то обсуждали между собой солидные люди, а через весь кабинет растянулся другой стол, зеленого сукна, уставленный вазами с яблоками, конфетами и печеньем. В отдалении под изображениями паровозов, выпущенных заводом со дня его основания, приютились наши родители, вызванные прямо из цехов. Моего отца, конечно, среди них не было, но Иван Сергеевич сидел, как и все, — терпеливо, скромно. Сидел и Ковригин.
— Ребята! — раздался веселый, громкий голос директора. — Прошу к столу, угощайтесь! Наверно, находились по заводу-то? Иван Сергеевич, распорядись! А я сейчас освобожусь.
Но Олегова отца опередил Федор Ковригин. Он захлопотал вокруг нас, торопливо распихивая гостинцы — кому в руки, кому в карман. Стол был начисто опустошен, когда люди, задержавшие директора, с улыбкой оглядывая нас, ушли, а Прохоров — молодцеватый, с густой упругой шевелюрой, расправил под широким ремнем суконную гимнастерку и прошагал к нам.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.