Пути и перепутья - [36]
А время распорядилось по-своему. Старое кладбище вознесло на себе мемориал горожанам, павшим в войне с фашизмом, — двенадцать тысяч имен на века высечены в граните. От старой кладбищенской стены сохранили только кусок, о камни которого в тысяча девятьсот пятом году плющились пули царских карателей, — тут полегли первые большевики завода.
По соседству с прежним дворянским кладбищем в одну далекую ночь и заступил на пост у оружейного склада новобранец запасного полка Иван Пролеткин.
Было бесснежно, и свинцовое небо, нависнув над мерзлой землей, подхлестывало ярый ноябрьский ветер. Все тонуло во мраке — и кладбище, и поля за трактом, ведущим из города к заводу. Похожий на крышку гроба верх врытого в землю склада терялся из виду в двух шагах. Только завод в этой адской тьме выдавал себя то багровыми отсветами над чугункой и сталелитейкой, то всполошными вскриками «кукушек» — маневровых паровозиков на заводском дворе.
У оружейного склада, поста особой важности, часовые менялись прежде через два часа. Когда же царь был низложен, но еще властвовали временные министры-капиталисты, порядок не соблюдался — шла изнуряющая, нескончаемо длинная «германская» война.
Молодой офицер, караульный начальник, по уговору с солдатами подался на ночь к хлебосольной подружке. Постов в гарнизоне никто не проверял, и караульные на свой страх и риск столковались стоять по четыре часа кряду, чтобы спать беспробудно по восемь, а потом Иван подрядился отстоять и всю ночь, — дескать, днем уйдет в город поискать еды, курева и нафталина — о нем как верном средстве от вшей уже третий день после митинга толковали в казармах солдаты. А заодно и о большевике, ради которого митинг и собирался.
— И сам-то он глядеть не на что — шляпа одна да бороденка трясется, — восторженно заливался какой-то солдат. — Студент, что ли? Да нет — вроде в летах… А тонкий — прямо тростинка…
— Шило! — поправили из дальнего угла.
— Веретено, — вставили из другого.
— Рашпиль! — аукнулось в третьем.
— В о-во! — подхватил рассказчик. — Верно! Рашпиль! Как он офицеров-то деранул! Сразу притихли!..
Тем поначалу и пленил солдат невзрачный на вид большевик, что на митинге отбрил толпившихся за его спиной офицеров.
Они калякали между собой по-французски, а он прислушался да и шарахнул по ним тем же наречием.
— Большевиков поносят, — перевел солдатам. — Говорят, продажные шкуры, немцам служат, родиной не дорожат — словом, все, что льют на нас наемные буржуйские газетенки. Но кому же служат сами господа офицеры, если подлой своей клеветой брызжут не по-русски?!
И пошел чесать правду-матку — вытянулся в струнку, глазищи сверкают, а голос — откуда берется? — все противу верхов, противу верхов!..
— Чего там говорить? — сходились солдаты во мнении. — Голова! Таких бы рашпилей поболе — и всем министрам крышка!
После митинга его битый час не отпускали. Какой-то бедолага-окопник, попавший в полк из госпиталя, и брякни:
— Ты все про войну, про буржуев… Тут не сразу допрешь… А ты о простом окажи: как вшу побороть? На наших тюфяках, поди, с мильен солдатиков переспали, и каждый хоть по одной насекомой в подарочек оставил. Так как же с ими воевать, ежели ни баня, ни санпропускник их не берет?
— Пока вот так!.. — «Рашпиль» и тут не растерялся: выдернул из-за пазухи похожий на ладанку мешочек нафталина. — Один тут, другой — промеж лопаток… А буржуев наладим из Временного правительства — и вшей переведем. Начисто!
Иван на митинг не ходил и даже от россказней о большевике укрылся бы, если мог. В сердце сразу стукнуло, что это тот самый Першин, роковой для него человек. Из-за него и угодил Иван в полк — из жизни заводской, ему милой, в солдатскую. Ни думать, ни слышать об этом большевике не хотел. Только вновь взыграла жалость к самому себе, какая бывает, наверно, даже у псов, выкинутых из обжитой конуры в бесприютность.
Тоска эта и подтолкнула Ивана сначала напроситься часовым в караул, а потом погнала его из теплой караулки в ночь — на мороз и ветер. О нафталине он обмолвился, заступая на пост, для отвода глаз. В город наутро не собирался и где достать злополучный порошок ни сном ни духом не ведал. Он только хотел укрыться от своих невеселых дум, от разговоров о перешедшем ему дорогу большевике. Но разве можно укрыться от себя самого?
Иван не помнил ни матери, ни отца. От людей узнал, что отец его был вором. Не бандитом с большой дороги или злым погромщиком, а так, нечистым на руку, как и все в их роду, продувным воришкой Серегой Пролеткиным, который все, что плохо лежало, прибирал к рукам, а когда красть было нечего, то, вещали злые языки, швырял на землю шапку и воровски к ней подкрадывался.
А ладный был парень, красивый. И работать, коли охота найдет, ловкач. Коня запряжет — загляденье. Косу в момент отобьет и стог смечет — все бури перестоит. Искал бы уж Серега и жену себе под стать — разбитную да ушлую, а он выбрал — честнее не сыскать — старшую дочь Синицыных.
Ничем ее семья от прочих не отличалась, а только садом, взращенным на тамошних песках, да еще, пожалуй, особой сноровкой в корзиночном ремесле, которым испокон веков промышляла деревня. Но если все — от нужды, то Синицыны — вроде бы в удовольствие. Что ни вечер, из дома их разносились песни. Разделывают лозы всей девичьей оравой — одного лишь сына родила мать, да и тот ушел на завод! — и распевают. Так вот, эти песни играли, казалось, на милом лице Вареньки, и ими переливался голос. А свежесть лица ее происходила не иначе как от антоновских яблок. Они в их семье шли за хлеб и за мясо. А отец, помимо прочего, и перевоз через речку держал. Толковый мужик, хозяйственный. Сватам Сереги наотрез отказал:
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.