Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [62]

Но если им случается напасть на европейца, то это для них свадебный пир, разгульная масленица, всеобщее торжество.

Своим появлением мы уготовили им одно из подоб­ных торжеств.

Нас провели в самую лучшую комнату поста.

В ней имелись камин и печь.

Обстановка состояла из стола, двух табуреток и доски, прикрепленной к стене и служащей походной кроватью.

Самое время было подумать о пропитании.

Рассчитывая заночевать в Гелли или в Темир-Хан- Шуре, мы не взяли с собой никакой провизии.

Конечно, у нас была возможность послать в аул казака, но это означало подвергнуть человека опасности лишиться головы, ради того чтобы доставить себе на ужин такую радость, как дюжина яиц и четыре отбивные котлеты.

Калино уже смирился со своей участью: ему, русскому человеку, вполне хватило бы пары стаканов чая — в Рос­сии только женщины позволяют себе роскошь пить чай из чашек, мужчины пьют его из стаканов, — так вот, повторяю, чтобы усыпить, а точнее, утопить чувство голода, Калино хватило бы пары стаканов чая, этого напитка, вызывающего ощущение пустоты даже в тех французских желудках, у которых нелады с пищеваре­нием.

В том же настроении находился и поручик Троицкий.

Слава Богу, у нас имелся дорожный несессер с чаем, самоваром и сахаром.

У нас имелась и походная кухня, состоящая из сково­роды, решетки для жаренья, котелка для приготовления бульона, четырех тарелок из луженого железа и такого же количества вилок и ложек.

Однако от кухонной утвари бывает польза, когда есть что варить или жарить, а у нас решительно нечего было положить на решетку или в котелок.

Калино, который мог изъясняться с местным населе­нием, что составляло его преимущество перед нами и одновременно его беду, был отправлен на поиски чего- нибудь съестного.

Ему был открыт кредит на сумму от одного до десяти рублей.

Но все оказалось тщетно: ни за какие деньги невоз­можно было найти ни дюжины яиц, ни ведерка карто­феля.

Он принес лишь немного черного хлеба и бутылку скверного вина.

Мы с Муане переглянулись, отлично поняв друг друга: в сумеречном мраке нам почудилось, будто на лестнице, ведущей в сеновал, сидит петух.

Муане ушел.

Через десять минут он вернулся со словами:

— Казаки ни за какие деньги не хотят продать петуха, поскольку он служит им часами.

— Часами? Прекрасно! Но в моем желудке другие часы, и они возвещают голод, вместо того чтобы отби­вать время. Ричард Третий предлагал свою корону за коня; Калино, предложите мои часы за петуха.

И я приготовился достать часы из кармана.

— Не нужно, — промолвил Муане, — вот он.

— Кто?

— Да петух.

И Муане извлек из-под пальто великолепного петуха. Голова у петуха была подвернута под крыло, и он не шевелился.

— Я усыпил его, чтобы он не кричал, — пояснил Муане, — и теперь, когда мы у себя, нам остается свер­нуть ему шею.

— Черт возьми! — воскликнул я. — Это гадкая работа: я за нее не берусь; из ружья я убью кого пожелаете, но ножом или руками ... нет уж, увольте.

— Ну и я точно так же, — заявил Муане. — Вот птица, пусть с ней делают что угодно. У меня просили петуха — вот вам петух.

И он швырнул птицу на землю.

Петух не шелохнулся.

— Вот так так! Да не загипнотизирован ли ваш петух? — спросил я Муане.

Калино пнул петуха ногой; тот распустил крылья и вытянул шею, но оба эти движения были лишь след­ствием полученного им толчка.

— Э, нет, это больше, чем гипноз: это каталепсия! Вос­пользуемся же этой летаргией и ощиплем его; он про­снется жареным, и если тогда начнет жаловаться, то будет уже поздно.

Я взял петуха за лапы: он не был усыплен, не был загипнотизирован и не пребывал в состоянии каталеп­сии, а просто издох.

Муане, поворачивая ему голову, чтобы засунуть ее под крыло, сделал, по-видимому, один лишний оборот и, вместо того чтобы повернуть петуху шею, свернул ее.

Было проведено судебное разбирательство, и петуха признали виновным.

В одну минуту он был ощипан, выпотрошен и опален.

Однако у нас не было возможности положить его на сковороду, так как мы не запаслись ни сливочным мас­лом, ни растительным; у нас не было и возможности положить его на решетку для жаренья, поскольку в очаге пылал огонь, а нам нужны были раскаленные угли без пламени.

Так что мы вбили в камине гвоздь и повесили на него птицу, бечевкой перевязав ей лапы, а затем, позаботи­вшись подставить под нее одну из наших железных таре­лок, чтобы собирать капающий сок, если он окажется в мясе, придали петуху вращательное движение, заставля­вшее его попеременно подставлять огню все части своего тела.

Через три четверти часа петух был изжарен.

На дне одной из бутылок нашего чайного несессера нашлось немного оливкового масла, купленного еще в Астрахани, и, за неимением сливочного масла, мы оро­сили приготовленную птицу оливковым.

Петух был бесподобен. Лишенный общества кур, он разжирел и напоминал мне прославленного холощеного петуха, о котором говорит Брийа-Саварен.

Вот что такое слава! Вот что такое гений! Мы произ­несли имя достойного судейского чиновника за полторы тысячи льё от Франции, у подножия Кавказа, и все здесь знали это имя, даже Калино.

В России нет истинных гастрономов, но русские, будучи людьми весьма просвещенными, знают иностран­ных гастрономов.