Путевые впечатления. Кавказ. Часть 1 - [60]

Я вспомнил, как по-русски называется почтовая стан­ция, и спросил его:

— Почтовая станция?

Но татарин не понимал по-русски или делал вид, что не понимает.

Он отвечал ворча, как собака, и если бы умел лаять, то залаял бы, а если бы мог укусить, то укусил бы.

Я понял его ответ ничуть не лучше, чем он понял мой вопрос, но по его жесту легко было догадаться, что он указывает нам дорогу, по которой можно было выйти с его двора.

Ничего не оставалось, как воспользоваться этим ука­занием, но собаки, увидев, что я поворачиваюсь к ним спиной, решили, что я обратился в бегство, и бросились вслед за мной.

Я обернулся, зарядил ружье и взял собак на прицел.

Собаки попятились, но хозяин сделал шаг вперед.

Тогда мне пришлось взять на прицел хозяина вместо собак.

Он вернулся к себе в дом.

Мы начали отступать, следуя по указанному нам направлению.

И в самом деле, проход выводил на улицу, но улицы татарского аула образуют лабиринт похуже Критского, и, чтобы выбраться из него, нужно иметь Ариаднину нить.

Но у нас не было нити, я не был Тесеем, и сражаться нам предстояло не с Минотавром, а с целой сворой собак.

Признаться, на память мне пришла плачевная участь Иезавели.

Муане оставался позади меня, шагах в четырех.

— О, черт побери! — воскликнул он. — Стреляйте же, дорогой мой, стреляйте: меня укусили.

Я сделал шаг вперед: собаки отступили, но скаля зубы.

— Послушайте, — произнес я, обращаясь к Муане, — я обшарил сейчас свои карманы и нашел там лишь два патрона; еще два есть в моем ружье, значит, всего их четыре. Так что речь может идти о том, чтобы убить четырех человек или четырех собак. Мне кажется, что выгоднее убить четырех человек. Вот мой кинжал: при­режьте им первую же собаку, которая вас тронет, а я ручаюсь, что убью первого же татарина, которому, в свой черед, вздумается прирезать вас.

Муане взял кинжал и повернулся лицом к собакам.

Теперь он был бы весьма не прочь и сам походить на Марко Спада.

В то время как мы совершали свой стратегический маневр, наша несчастливая звезда привела нас к мяснику, торговавшему под открытым небом.

Татарские мясники выставляют свой товар на ветвях искусственного дерева, вокруг которого собираются собаки, алчным взглядом взирающие на мясо. Вокруг этого мясника скопилось около дюжины собак, тут же присоединившихся к тем десяти—двенадцати, что состав­ляли наш конвой. Положение становилось тревожным. Мясник, принявший, естественно, сторону собак, под­нялся и, подбоченившись, с насмешливым видом смо­трел на нас.

Вид мясника раздражал меня еще больше, чем лай собак.

Я понял, что стоит нам продолжить отступление, и мы погибнем.

— Сядем, — сказал я Муане.

— Полагаю, что вы правы, — ответил он.

Мы сели на скамью, стоявшую у ворот.

Подобно Фемистоклу, нам довелось сесть у очага своих врагов.

Из дома вышел его хозяин.

Я протянул ему руку.

— Кунак, — сказал я, обращаясь к нему.

Мне было известно, что это слово означает «друг».

Какое-то время он колебался, но затем, в свою оче­редь протянув руку, повторил:

— Кунак.

С этой минуты нам нечего было бояться: мы находи­лись под его защитой.

— Почтовая станция? — спросил я его.

— Хорошо, — ответил хозяин дома.

И, разгоняя собак, он пошел впереди нас.

Теперь ни собаки, ни татары на нас больше не вор­чали.

Мы добрались до станции. Калино и поручик уже побывали на ней и ушли оттуда вместе со смотрите­лем.

Станция располагалась на широкой дороге, по кото­рой мы не стали заставлять наших лошадей подниматься, а вот спускаться по ней было одно удовольствие.

Хотя путь нам был уже известен, я сделал нашему татарину знак следовать за нами.

Он пошел позади нас.

На повороте дороги мы заметили в глубине лощины наших спутников в полном составе и станционного смо­трителя.

Вскоре мы присоединились к ним.

Мне хотелось сделать какой-нибудь подарок моему кунаку за оказанную им услугу, и я поручил Калино поинтересоваться у него, что он хотел бы получить.

Татарин, как греческий мальчик из «Восточных моти­вов», без запинки ответил:

— Порох и пули.

Я высыпал на дно его папахи весь запас пороха из своей пороховницы, в то время как Муане, порывшись в патронной сумке, вынул оттуда горсть пуль.

Мой кунак был в восторге; он приложил руку к сердцу и, не забыв обернуться два или три раза по дороге, чтобы снова попрощаться с нами, вернулся к себе домой, при­обретя двух новых друзей, которых ему не суждено было больше увидеть, полфунта пороха и два-три фунта свин­цовых пуль.

Смотритель пришел заявить нам, что у него в конюшне только одна тройка, тогда как нам нужно было девять лошадей.

В ауле распространились слухи о набеге лезгин. Мили­ционеры покинули селение, чтобы выступить в поход, и забрали лошадей. Когда они вернутся, известно не было.

Я предложил поставить палатку, развести костер и ждать возвращения лошадей.

Однако мое предложение было единодушно отвергнуто Муане, спешившим ехать вперед, г-ном Троицким, спе­шившим прибыть в Темир-Хан-Шуру, и Калино, всегда спешившим приехать в какой-нибудь город и имевшим на то причины, излагать которые моим читателям я счи­таю безнравственным.

Один лишь Виктор Иванович хранил молчание, за­явив, что он поступит так, как решит поступить боль­шинство.