Путь - [75]

Малая трапезная, уютное помещение, предназначенное не для шумных пиров, а для спокойных задушевны бесед, располагалась в той же части дворца, что и опочивальня Его величества, в южном западном крыле. Вообще дворец представлял собой правильный квадрат, в центре которого был довольно просторный внутренний дворик. В прежние времена дворец являлся, в первую очередь, крепостью, последним рубежом обороны, но, поскольку уже многие годы в Альфионе царил мир - постоянные свары между лордами не в счет, - хозяева дворца превращали его в нечто более приятное глазу, нежели мрачная цитадель, хотя таковой он и продолжал оставаться. Узкие щели бойниц сменились высокими стрельчатыми окнами, впускавшими внутрь больше света, обрамленными затейливой резьбой, в залах прибавилось картин, статуй и старинных гобеленов, хотя по-прежнему часть дворца представлял собой казармы для самых преданных и умелых воинов, а часть - кладовые, всегда забитые необходимыми для долгой осады припасами.

Разумеется, каждый новый король привносил что-то новое в обстановку дворца, но, в основном, это выражалось в том, что его части резко менял свое предназначение. Сейчас, к примеру, покои короля и королевы располагались в западном крыле, южное было отведено для торжественных приемов, когда в Фальхейн съезжались лорды и рыцари чуть не со всего королевства, а в восточном располагались гвардейцы, полторы сотни отборных воинов, личная охрана государя, его последняя надежда на случай предательства или вторжения врага.

И только северное крыло этого громадного дворца пустовало. Там лишь изредка появлялись слуги, следившие за порядком, но ни разу за все минувшие двадцать три года под своды его не ступал сам государь. Там, будто запечатанные навечно, находились покои давно исчезнувшего принца Эрвина, того, о ком Эйтор старался забыть, и кто все чаще и чаще являлся королю в его ночных кошмарах. Он был последним из тех троих, кто знали все о событиях этой давно минувшей ночи, ибо король Хальвин давно уже покоился в фамильном склепе, а сам Эрвин исчез бесследно, и Эйтор искренне надеялся, что его названный брат погиб в каких-то далеких краях.

Двадцать три года, полжизни минуло уже, но слишком часто в своих снах владыка Альфиона видел охваченное пламенем святилище, падающее к ногам короля обезглавленное девичье тело и, точно наяву, слышал истошные крики Эрвина, все пытавшегося вырваться из рук двух дюжих воинов. В тот миг Эйтор понял, что он сделал, и ныне не сомневался ни на миг, что расплата за предательство еще ждет его. И разве не была ею та смехотворная власть, что обрел новый правитель Альфиона, которому были покорны, пожалуй, только пять сотен чужестранных наемников, в сравнении с собственными рыцарями являвших пример верности и преданности?

Когда Эйтор вошел в трапезный зал, стол уже был накрыт. Король еще нежился в постели, а повара уже трудились вовсю, стараясь угодить своему господину, и, надо признать, сегодня им это удалось. В прочем, иначе не могло и быть. На самом деле Эйтор, сторонник умеренности, не был особенным гурманом, но все же предпочитал иметь на столе нечто большее, чем ключевая вода и черствый хлеб.

  - Ваше величество, - слуга в ливрее поклонился, отодвигая резной стул с высокой спинкой. - Прошу вас, сир.

Обычно Эйтор предпочитал принимать пищу в одиночестве, в отличие от многих знатных господ, любивших за обедом послушать веселые байки или просто музыку, заодно усладив свой взор танцами. Король же считал, что самые изысканные яства лучше поглощать в тишине, дабы получить большее наслаждение от плодов усилий собственных поваров, настоящих мастеров своего дела. Именно поэтому званые ужины и пышные пиры во дворце случались не особенно часто, и только по действительно стоящим этого поводам.

Сегодня, тем не менее, были подан приборы на две персоны, а потому король не спешил приступать к трапезе, предпочитая растянуть удовольствие. Одной из немногих привилегий была возможность никуда не торопиться, ибо это подданным пристало ждать короля, но уж никак не наоборот. Поэтому Эйтор, не спеша, повязал салфетку, а слуга тем временем наполнил молодым вином, лишь немного разбавленным водой, высокие кубки из чистейшего серебра.

Двери вдруг распахнулись, и возникший на пороге церемониймейстер с увесистым скипетром, легонько стукнув своим орудием, более похожим на булаву, по мраморным плитам пола, громко, хорошо поставленным голосом возгласил:

  - Ее величество, королева Ирейна!

Слуга, которого буквально распирало от гордости, будто он, по меньшей мере, спас целое королевство, посторонился, отвесив низкий поклон, и в трапезную не вошла, а словно вплыла королева Ирейна, сопровождаемая двумя служанками, плавно ступавшими следом за ней.

  - Моя королева, - Эйтор вскочил из-за стола, поклонившись остановившейся напротив него девушке, облитой голубым, точно весеннее небо, атласом. - Ты прекрасна сегодня!

Ирейна, та, кого уже почти год величали владычицей Альфиона, действительно была столь прекрасна, что даже слепой не смог бы не заметить ее красоту. Кто-то нашел бы ее слишком худой, кто-то счел бы излишне бледной, даже сейчас, когда щеки юно королевы залил легкий румянец смущения. Но для Эйтора она была лучшей из всех женщин, каких он когда-либо видел.