Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [115]
Соч. VIII, 384
Особенно нравились мне и, по воспоминаниям, нахожу и ныне прелесть в следующих стихах Фингала: часто приходят мне они на память и твержу их:
Этими стихами покушался я умилостивить Пушкина, но он не сдавался. Из всего Озерова затвердил он одно полустишие: «я Бренского не вижу».
Во время одной из своих молодых страстей, это было весною, он почти ежедневно встречался в Летнем саду с тогдашним кумиром своим. Если же в саду её не было, он кидался ко мне, или к Плетнёву, и жалобным голосом восклицал:
Разумеется, с того времени и красавица пошла у нас под прозванием Бренской.
Соч. I, 58.
Пушкин, во время пребывания своего в южной России, куда-то ездил за несколько сот вёрст на бал, где надеялся увидеть предмет своей тогдашней любви. Приехав в город, он до бала сел понтировать и проиграл всю ночь до позднего утра, так что прогулял и все деньги свои, и бал, и любовь свою.
Соч. VIII, 377.
В одно из своих странствований по России Пушкин остановился обедать на почтовой станции в какой-то деревне. Во время обеда является барышня очень приличной наружности. Она говорит ему, что, узнав случайно о проезде великого нашего поэта, не могла удержаться от желания познакомиться с ним, отпускает различные приветствия, похвальные и восторженные.
Пушкин слушает их с удовольствием, и сам с нею любезничает. На прощанье барышня подаёт ему вязанный ею кошелёк и просит принять его на память о неожиданной их встрече. После обеда Пушкин садится опять в коляску; но не успел он ещё выехать из селения, как догоняет его кучер верхом, останавливает коляску и говорит Пушкину, что барышня просит его заплатить ей десять рублей за купленный им у неё кошелёк. Пушкин, заливаясь звонким своим смехом, любил рассказывать этот случай авторского разочарования.
Соч. VIII, 55.
О предполагаемой поездке Пушкина incognito в Петербург в дек. 25-го года верно рассказано Погодиным в книге его «Простая речь», страницы 178 и 179. Так и я слыхал от Пушкина. Но, сколько помнится, двух зайцев не было, а только один. А главное, что он бухнулся бы в самый кипяток мятежа у Рылеева в ночь с 13-го на 14-ое дек.: совершенно верно.[376]
CH. XIX, 7.
Пушкин читал своего Годунова, ещё немногим известного, у Алексея Перовского. В числе слушателей был и Крылов. По окончании чтения, я стоял тогда возле Крылова, Пушкин подходит к нему и, добродушно смеясь, говорит: «Признайтесь, Иван Андреевич, что моя трагедия вам не нравится, и на глаза ваши не хороша». — Почему же не хороша? — отвечает он; а вот что я вам расскажу: проповедник в проповеди своей восхвалял божий мир и говорил, что всё так создано, что лучше созданным быть не может. После проповеди подходит к нему горбатый, с двумя округлёнными горбами, спереди и сзади: не грешно ли вам, пеняет он ему, насмехаться надо мною и в присутствии моём уверять, что в божьем создании всё хорошо и всё прекрасно. Посмотрите на меня. — Так что же, возражает проповедник; для горбатого и ты очень хорош. — Пушкин расхохотался и обнял Крылова.
Соч. I, 184.
Неужели до Пушкина никто не читал Дмитриева, Жуковского, Батюшкова? Вот поколение, из которого прямо вышел Пушкин. Язык стихотворный был уже установлен. Пушкин разнообразил его, придал ему новые ноты, напевы, но не создал его. Мне помнится, что чтение Бориса Годунова у Веневетинова было вечером. Едва ли ещё не перед тем Пушкин читал его у меня во время коронации, и положительно в присутствии графа Блудова.
Соч. X, 226—267.
Я закабалил себя Телеграфу. Почти в одно время закабалил себя Пушкин Московскому Вестнику. Но он скоро вышел из кабалы, а я втёрся и въелся в свою всеми помышлениями и всем телом. Журнальная деятельность была по мне. Пушкин и Мицкевич уверяли, что я рождён памфлетором, открылось бы только поприще.
Соч. I, стр. XLVIII. Ср. «Ст. и Нов.» XX, 221—222.
В Москве дом княгини Зинаиды Волконской был изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества… Помнится и слышится ещё, как она в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним пропела элегию его, положенную на музыку Геништою:
Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала в лице его. В нём этот детский и женский признак сильной впечатлительности был несомненное выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения.
Соч. VII, 329.
Пушкин, встретясь где-то на улице с Мицкевичем, посторонился и сказал: «С дороги двойка, туз идёт». На что Мицкевич тут же отвечал: «Козырная двойка туза бьёт».
Соч. VII, 309.
Особенно памятна мне одна зима или две, когда не было бала в Москве, на который не приглашали бы его [Григ. Ал. Корсакова] и меня. После пристал к нам и Пушкин. Знакомые и незнакомые зазывали нас и в Немецкую слободу, и в Замоскворечье. Наш триумвират в отношении к балам отслуживал службу свою, наподобие бригадиров и кавалеров св. Анны, непременных почётных гостей, без коих обойтиться не могла ни одна купеческая свадьба, ни один именинный купеческий обед.
