Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [113]

Это предложение было так трогательно и вместе так соблазнительно, что я решилась его сообщить Елизавете Михайловне Хитрово вскоре после кончины матери моей и она по доброте своей взялась хлопотать.

Вот первая записка её:

„J’ai reçu hier matin Votre bonne lettre, Madame, j’aurais été Vous voir sans une grave indisposition de ma fille. Si Vous êtes libre de venir demain à midi, je Vous recevrai avec bien de la joie.

El. Hitroff“.[365]

Вследствие этой-то записки Александр Сергеевич приехал ко мне в своей карете и в ней меня отправил к Хитровой.

2-я записка Хитровой написана рукою Александра Сергеевича. Вот она:

„Chère Madame Kern, notre jeune a la rougeole et il n’y a pas moyen de lui parler; des que ma fille sera mieux, j’irai Vous embrasser“, — a её рукой

„El. Hitroff“.

Опять рукою Александра Сергеевича: „Ma plume est si mauvaise que Madame Hitroff… s’en servir et que c’est moi qui ai l’avantage d’être son secrétaire“.

 A.[366]

Следует ещё одна записочка от Елизаветы Михайловны Хитровой её рукой: „Voici, ma très chère, une lettre de Che(remete)ff — dites moi ce quelle contient. J’allais Voue la porter moi même, mais j’ai un vrai malheur, car voila qu’il pleut.

E. Hitroff“.[367]

Потом за неё ещё рукою Александра Сергеевича об этом неудавшемся деле:

„Voici la réponse de Ch(eremete)ff. Je désire, quelle soit agréable. Madame Hitroff a fait ce qu’elle a pu. Adieu, belle dame, soyez tranquille et contente et croyez à mon dévouement“.[368]

Самая последняя была уже в слишком шуточном роде, — я на неё подосадовала и тогда же уничтожила. Когда оказалось, что ничего не могло втолковать доброго господина, от которого зависело дело, он писал мне (между прочим) :

„Quand Vous n’avez rien pu obtenir, Vous qui êtes une jolie femme, qu’y pourrai-je faire, moi, qui ne suis pas même joli garçon… Tout ce que je puis conseiller, — c’est de revenir à la charge etc. etc. — et puis jouant sur le dernier mot…“[369]

Меня это огорчило, и я разорвала эту записку. Больше мы не переписывались и виделись уже очень редко, кроме визита единственного им с женою Прасковье Александровне. Этой последней вздумалось состроить partie fine, и мы обедали вместе все у Дюме, а угощал нас Александр Сергеевич и её сын Алексей Николаевич Вульф. Пушкин был любезен за этим обедом, острил довольно зло, и я не помню ничего особенно замечательного в его разговоре. Осталось только в памяти одно его интересное суждение. Тогда только что вышли повести Павлова, я их прочла с большим удовольствием, особенно „Ятаган“. Брат Алексей Николаевич сказал, что он в них не находит ровно никакого интересного достоинства. Пушкин сказал: „Entendons-nous. Я начал их читать и до тех пор не оставил, пока не кончил. Они читаются с большим удовольствием“.[370]

Теперь я себе припомнила несколько его суждений о романах: он очень любил Бульвера, ситировал некоторые фразы из „Пельгама“ в то время, когда его читал. Вследствие чего мне и показался замечателен случай, что его напечатали в той же книжке Библ[иотеки для чтения], где и Воспоминания. Ещё я помню (это было во время моего пребывания в одном доме с бароном Дельвигом): тогда только что вышел во французском переводе роман Манцони „I promessi sposi“ (Les fiancés»); он говорил об них: «Je n’ai jamais lu rien de plus joli».[371]

Возвратимся к обеду y Дюме. За десертом («les 4 mendiants») г-н Дюме, воображая, что этот обед и в самом деле une partie fine, вошёл в нашу комнату un peu cavalièrement и спросил: «Comment cela va ici».[372] У Пушкина и Алексея Николаевича немножко вытянулось лицо от неожиданной любезности француза, и он сам, увидя чинность общества и дам в особенности, нашёл, что его возглас и явление были не совсем приличны, и удалился. Вероятно, в прежние годы Пушкину случалось у него обедать и не совсем в таком обществе. Барон Дельвиг очень любил такие эксцентрические проделки. Не помню во всё время нашего знакомства, чтобы он когда-нибудь один с женою бывал на балах или танцовальных вечерах, но очень любил собрать несколько близко знакомых ему приятных особ и вздумать поездку за город, или катание без церемонии, или даже ужин дома с хорошим вином, чтобы посмотреть, как оно на нас, ничего не пьющих, подействует. Он однажды сочинил катанье в Красный Кабачек вечером на вафли. Мы там нашли тогда пустую залу и бедную арфянку, которая, вероятно, была очень счастлива от фантазии барона. В катании участвовали только его братья, кажется, — Сомов, неизбежный, никогда не докучливый собеседник и усердный его сотрудник по «Северным Цветам», я, да брат Алексей Вульф. Катанье было очень удачно, потому что вряд ли можно было бы выбрать лучшую зимнюю ночь — и лунную, и не слишком холодную. Я заметила, что добрым людям всегда такие вещи удаются, оттого, что всякое их действие происходит от избытка сердечной доброты. Он, кроме прелести неожиданных удовольствии без приготовлений, любил в них и хорошее вино, оживляющее беседу, и вкусный стол; от этого он не любил обедать у стариков Пушкиных, которые не были гастрономы, и в этом случае он был одного мнения с Александром Сергеевичем. Вот, по случаю обеда у них, что раз Дельвиг писал Пушкину: