Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [116]

Соч. VII, 171.

Князь *** (хозяин за ужином). А как вам кажется это вино?

Пушкин (запинаясь, но из вежливости). Ничего, кажется, вино порядочное.

Князь ***. А поверите ли, что тому шесть месяцев нельзя было и в рот его брать.

Пушкин. Поверю.

Соч. VIII, 231.

Забавный чудак, служивший когда-то при Московской театральной дирекции, был между прочим, как и следует русскому человеку, а тем паче русскому чиновнику, охвачен повальною болезнью чинолюбия и крестолюбия. Он беспрестанно говорил и писал кому следует: «я не прошу кавалерии чрез плечо или на шею, а только маленького анкураже (encouragé) в петличку». Пушкин подхватил это слово и применял его к любовным похождениям в тех случаях, когда в обращении не капитал любви, а мелкая монета её; то есть с одной стороны ухаживание, а с другой снисходительное и ободрительное кокетство. Таким образом, в известном кругу и слово анкураже пользовалось некоторое время правом гражданства в московской речи.

Соч. VIII, 434—435.

Пушкин очень любил Энгельгардта за то, что он охотно играл в карты, и за то, что очень удачно играл словами.

Соч. I, XVIII—XIX.

Он вовсе не был лакомка. Он даже, думаю, не ценил и не хорошо постигал тайн поваренного искусства; но на иные вещи был он ужасный прожора. Помню, как в дороге съел он почти одним духом двадцать персиков, купленных в Торжке. Мочёным яблокам также доставалось от него нередко.

Соч. VIII, 372.

Спросили Пушкина на одном вечере про барыню, с которой он долго разговаривал, как он её находит, умна ли она?

— «Не знаю, — отвечал Пушкин очень строго и без желания поострить (в чём он бывал грешен): — ведь я с ней говорил по французски».

Из «Записной книжки». РА. 1886. III, 432.

В какой-то элегии находятся следующие два стиха, с которыми поэт обращается к своей возлюбленной:

Все неприятности по службе

С тобой, мой друг, я забывал.

Пушкин, отыскавши эту элегию, говорил, что изо всей русской поэзии эти два стиха самые чисто-русские и самые глубоко и верно прочувствованные.

Соч. VIII, 82.

Пушкин забавно рассказывал следующий анекдот. Где-то шла речь об одном событии, ознаменовавшем начало нынешнего столетия. Каждый вносил своё сведение. «Да чего лучше, — сказал один из присутствующих, — академик ** (который также был налицо) — современник той эпохи и жил в том городе. Спросим его, как это всё происходило». И вот академик ** начинает свой рассказ: «Я уже лёг в постель, и вскоре пополуночи будит меня сторож и говорит: извольте надевать мундир и итти к президенту, который прислал за вами. Я думаю себе: что за притча такая, но оделся и пошёл к президенту; а там уже пунш». Пушкин говорил: «Рассказчик далее не шёл; так и видно было, что он тут же сел за стол и начал пить пунш. Это значит иметь свой взгляд на историю».[377]

Соч. VIII, 310.

Пушкин спрашивал приехавшего в Москву старого товарища по Лицею про общего приятеля, а также сверстника-лицеиста, отличного мимика и художника по этой части: «А как он теперь лицедействует и что представляет?» — Петербургское наводнение. «И что же?» — Довольно похоже, отвечал тот. Пушкин очень забавлялся этим довольно похоже.[378]

Соч. VIII, 331.

…В 1818 или 1819 г.г. князь Вяземский полушутя сказал Пушкину, что он завидует стихам И. И. Дмитриева. Пушкин вспыхнул и не отвечал тогда ни слова, а отозвался только в 1826 году. Так был он чуток и памятлив.

РА. 1874, кн. I, 434.

Что люди, мне чужие, обвиняли меня в слабости к Дмитриеву и в несправедливости к Крылову, это меня не очень озабочивало и смущало. Я вообще обстрелен: и лишний выстрел со стороны куда не идёт. Но в числе обвинителей моих был и человек мне близкий; суд его был для меня многозначителен и дорог, он мог задирать меня и совесть мою за живое.

Пушкин, ибо речь, разумеется, о нём, не любил Дмитриева, как поэта, то-есть, правильнее сказать, часто не любил его. Скажу откровенно, он был, или бывал сердит на него. По крайней мере, таково мнение моё. Дмитриев, классик, — впрочем и Крылов по своим литературным понятиям был классик, и ещё французский — не очень ласково приветствовал первые опыты Пушкина, а особенно поэму его Руслан и Людмила. Он даже отозвался о ней колко и несправедливо. Вероятно, отзыв этот дошёл до молодого поэта, и тем был он ему чувствительнее, что приговор исходил от судии, который возвышался над рядом обыкновенных судей и которого, в глубине души и дарования своего, Пушкин не мог не уважать. Пушкин в жизни обыкновенной, ежедневной, в сношениях житейских был непомерно добросердечен и простосердечен. Но умом, при некоторых обстоятельствах, бывал он злопамятен, не только в отношении к недоброжелателям, но и к посторонним, и даже к приятелям своим. Он, так сказать, строго держал в памяти своей бухгалтерскую книгу, в которую вносил он имена должников своих и долги, которые считал за ними. В помощь памяти своей, он даже существенно и материально записывал имена этих должников на лоскутках бумаги, которые я сам видал у него. Это его тешило. Рано или поздно, иногда совершенно случайно, взыскивал он долг, и взыскивал с лихвою. В сочинениях его найдёшь много следов и свидетельств подобных взысканий. Царапины, нанесённые ему с умыслом или без умысла, не скоро заживали у него. Как бы то ни было, споры наши о Дмитриеве часто возобновлялись и, как обыкновенно в спорах бывает, отзывы, суждения, возражения становились всё более и более резки и заносчивы.