Пугливая - [14]

Впервые за всё утро я замечаю, что с одной стороны у него припухло лицо, а над правым глазом виднеется небольшой порез.

— Что у тебя с лицом? — спрашиваю я.

Он свирепо зыркает на меня.

— Одевайся, — произносит он и, допив последний глоток кофе, кривит лицо. — Кофемашина опять сломалась.

— Я практически уверена, что дело в непутёвых руках, — говорю я, наклонившись к кухонному столу. Затем, приподняв на машине крышку, снова ее захлопываю, чтобы она правильно зафиксировалась. Через секунду в стоящую внизу кружку начинает литься густой черный кофе.

— Вот.

Дэймон смотрит на меня, совсем не впечатленный.

— Поторапливайся. Быстро. Или я отвезу тебя на работу в чём ты есть, — он жестом показывает на мою пижаму.

— Держу пари, клиентам это понравится, — отвечаю я, вставая со стула.

Внезапно я вздрагиваю от того, что мне в предплечье впивается рука и дергает с такой силой, что я перегибаюсь через стол.

— Это не смешно, — цедит сквозь зубы Дэймон, вплотную приблизив ко мне своё лицо. — Ты хочешь, чтобы все считали тебя городской шлюхой?

— Нет, — тихо говорю я.

Он сильнее сжимает руку.

— Знаешь, что случается с девушками, которые ведут себя как шлюхи?

— Да, — отвечаю я, встретившись с его стальным взглядом. — Думаю, примерно то же, что и с девушками вроде Карен.

— Карен?

— Убитая Карен, — уточняю я.

— Я знаю, какая Карен, — рявкает он, потирая ладонью челюсть. — Какого черта после стольких лет ты вдруг вспомнила об этой бедной девчонке?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Это первая городская шлюха, которая пришла мне в голову. Если не считать мою мать до того, как она забеременела мной.

Он какое-то время молчит. Затем, по-видимому, успокоившись, Дэймон разжимает руку, и я спешу наверх.

В своей комнате я натягиваю джинсы, чистую рабочую рубашку с длинными рукавами и собираю в небрежный хвост длинные светлые волосы. Зимой функциональность превалирует над внешним видом, по крайней мере, для меня. У меня нет сил на все это дерьмо, вроде прихорашивания и тщательного подбора гардероба, на то, чем занимаются некоторые девушки. Такие девушки, как Карен Брейнард. Они тратят на это столько сил, и смотрите, к чему это приводит. Их увозят. Насилуют. Убивают.

В ванной комнате я не заморачиваюсь с макияжем. Макияж привлекает внимание, а мне меньше всего хочется, чтобы кто-нибудь слишком внимательно меня разглядывал.

Иногда мне кажется, будто я из стекла, а одежда, волосы и опущенные глаза — это единственное, что заслоняет меня от света, единственное, что мешает ему просочиться внутрь и показать всему миру, что творится у меня внутри. Кто ко мне прикасался. Кто в меня проникал.

Никто не должен узнать, что я сделала.

К тому же, я спокойно проживу без дополнительного бремени туши и румян.

Я апатично чищу зубы, у меня в черепе неумолимо раскалывается мозг — жаль, что я не помню, какие таблетки принимала прошлой ночью. Мне совсем ни к чему добавлять к списку моих достижений за этот год печеночную недостаточность, однако думаю, что если мне придется работать с этим жутким шумом в голове, я могу отключиться ещё до обеда.

Я выплевываю зубную пасту, радуясь тому, что химикаты с ароматом мяты уничтожили хотя бы вкус хлопьев, затем нахожу в верхнем ящике пузырёк с аспирином. Вытряхиваю на ладонь кучку крошечных белых таблеток и, закинув их себе в рот, проглатываю, даже не запив. Я замечаю в зеркале своё отражение: вся эта угловатость и кислое выражение лица, немного еле заметных веснушек на переносице — единственное цветное пятно на моей белоснежной коже. У нас здесь зимой не очень-то много солнца.

— Давай уже закругляйся! — кричит снизу Дэймон.

Как по сигналу, у меня начинает пульсировать голова. Я иду к кровати и снимаю с зарядки свой Айфон. Сразу вижу пропущенные звонки из закусочной, тревожную СМС-ку. Пофиг. Я скоро туда приеду.

Заранее готовясь к неприятностям, я бросаю последний взгляд на отражение в зеркале, натягиваю на волосы вязаную шапку и сбегаю по лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, я проношусь мимо Дэймона прямо к входной двери. Хватаю свой рюкзак с крючка и перекидываю его через плечо, страстно желая поскорее выбраться из этого дома, уйти от всего этого хотя бы на несколько часов.

Я дёргаю дверь. Заперто.

У меня ёкает сердце.

— Кэсси, — произносит позади меня Дэймон. — Ты ничего не забыла? То, что ты проспала, не освобождает тебя от твоих обязанностей.

Я устала. Я очень, очень сильно устала. Мне двадцать пять лет, а я такая же опустошенная, как и лежащая в конце коридора женщина, та, что носила меня девять месяцев, та, в которой больше нет ничего, даже собственной души.

По-прежнему стоя лицом к двери, я проглатываю свои аргументы.

Сбросив с плеча рюкзак, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Иногда мне кажется, что если бы я постоянно тебе об этом не напоминал, ты бы заморила ее голодом.

Дэймон вручает мне пакет жидкой питательной смеси и, сделав глубокий вдох, я приближаюсь с ним к лежащему в конце коридора живому трупу. Может, он и прав. Может, я и впрямь заморила бы ее голодом. Всё гуманнее, чем столько лет поддерживать в ней жизнь, когда, на самом деле, она должна была умереть в той реке.