Кто-то однажды спросил меня, оправдана ли месть.
Конечно оправдана. Око за око.
Люди могут задаться вопросом, почему я это делаю. Возможно, я пытаюсь предотвратить страдания других от рук семьи Росс. Возможно, я просто линчеватель.
Но правда в том, что я это делаю ради себя. Я делаю это, потому что мне это нравится. Потому что выражение лиц Макси и Чада, когда я убивала их - бальзам на мою разорванную душу. Я делаю это, потому что все они этого заслуживают.
Отравленный кокс. Стрихнин и кокаин.
Все должно было быть легко и просто. Убить Макси, нюхнуть самой немного смеси – ровно столько, чтобы из носа пошла кровь, а глаза выглядели безумными – а потом отправиться на поиски кого-нибудь, чтобы они смогли «разбудить» Макси.
Только вот то, что я взяла у своих источников, оказалось невероятно смертельной смесью, и, по словам врачей, мне нереально повезло, что я вообще осталась жива.
Так утверждал Джейс.
Макси мертв – я уже знала это, но чего я совершенно не ожидала, так это того, что проснусь в той же чертовой больнице, где чуть не умерла шесть лет назад.
Это было похоже на дежа вю. Поэтому, естественно, я сбежала, как только смогла. Я вырвала капельницу из руки, тонка нить крови потекла по моему запястью.
Находиться на улицах Венис-Бич в три часа ночи небезопасно. Он грязный, жестокий и грубый. Бездомные теснятся в дверных проемах. Группа парней распивает и устраивает драки на улице. Наркоманка, сидит в сточной канаве, свежая игла все еще торчит в ее бедре, пока она маниакально смеяться в своей искусственной эйфории. Вдалеке раздаются хлопки, которые схожи с выстрелами или автомобильной выхлопной трубой, но, я бы поставила на то, что это выстрелы.
Я обхожу кучу битого стекла, кажется, уже раз десятый с тех пор, как покинула больницу. Обычно, эта пятимильная прогулка занимает у меня около часа, но, несколько часов назад я чуть не умерла. Я устала до чертиков и чувствую себя так, словно кто-то встряхнул меня с такой силой, что я почти лишилась зубов и мой мозг чуть не превратился в лепешку.
Короче говоря, чувствую я себя дерьмово. Поэтому не удивительно, что первое, о чем спросил Эллиот, это о моем состоянии.
Я легонько стучусь в дверь «Затерянного города», тату-салон Эллиота, и чуть не заваливаюсь внутрь, когда она внезапно распахивается. Стальные голубые глаза смотрят на меня с оттенком беспокойства и недосыпания. Босиком, тонкий коричневый халат свободно завязан на талии. Эллиот.
— Привет, дедуля, — говорю я. — Милый халатик.
— Выглядишь словно свежевысранная куча говна, — приветствует он меня. Я хмуро смотрю на него и вхожу в студию, темнота и тишина – желанное убежище от внешнего мира.
— Спасибо, — мой голос похож на гравий и пыль.
— Отличная задница, — добавляет он. Я опускаю взгляд на хлипкий, блевотно-зеленого цвета больничный халат, распахнутый сзади.
— Держи, — говорит он, снимая халат и протягивая его мне, оставаясь лишь в канареечно-желтых боксерах. Святые угодники. Я смотрю на его татуированную грудь, место, которое еще три года назад было девственно не тронутым чернилами, когда он оставил меня в Небраске. Здесь так много всего, что я не знаю, на чем сфокусироваться. Гигантский череп, занимающий почти всю середину его груди, окружен изображениями и цитатами, написанных на разных языках. Когда он поворачивается, чтобы закрыть дверь, я вижу, что вся площадь спины тоже покрыта чернилами – гигантской олдскульной картой мира.
Он снова поворачивается ко мне.
— Не могу дождаться, чтобы услышать об этом, — жестом указывая на мой наряд, который все еще виден под распахнутым халатом, наброшенным на мои плечи. — Потеряла трусики на балу-маскараде? Или сексуальный байкер похитил их у тебя?
— Ха-ха, — сухо отвечаю я, снова поднимая глаза, чтобы встретиться с его взглядом. — Отличные рисунки, — говорю я, впечатленная увиденным.
— Ага, а на моем члене еще и твое имя есть, — говорит он с издевкой, но выглядя очень серьезно, теребя рукой резинку своих трусов. — Хочешь посмотреть?
