Птицы меня не обгонят - [32]
— А на что он тебе?
Она взяла в руку палку и начертила в пыли какую-то фигуру, похожую на китайский иероглиф.
— Ты знаешь, что он умеет фотографировать?
— Видал как-то…
— Он должен меня сфотографировать. Мне это очень нужно…
— Пойди да попроси!
Она чуть не стукнула меня.
— Ты что, не понимаешь, что ли, что я сама не могу?
Я добавил к штабелю несколько поленьев. Я хотел набрать полный ящик, запереть подвал и отнести дрова наверх, но Итка, коснувшись моей руки, задержала меня.
— Гонза, ты ведь скажешь ему? Ты с ним знаком, он тебе камни приносит, ты как-то рассказывал…
Я сбросил ее руку.
— Зачем тебе фотки? — спросил я. Мне вдруг пришло в голову, что это Воржишек начал проводить работу и она собирается фотографироваться для меня!
— Мне надо послать их в Прагу, на киностудию, понял?
Я ничего не понял.
— Ты будешь сниматься в кино?
Моя непонятливость, видимо, разозлила ее.
— Еще не знаю. Просто я читала в газете, что они ищут четырнадцатилетнюю девочку с длинными волосами, тип — лирический… Как ты думаешь, Гонза, я — лирический тип?
Я взглянул на ее лицо, словно собирался дать обстоятельный ответ, и заметил темную полосу под левым глазом.
— Ты чумазый тип… — сказал я, показав место, где надо вытереть.
Итка не обратила на это никакого внимания, у нее лишь чуть дернулись уголки губ.
— Значит, жить будешь в Праге? — спросил я.
— Наверное. Если меня примут. Как ты думаешь, сколько времени снимают фильм?
— Не знаю, может, год!.. Значит, целый год не будешь ходить в нашу школу!
Она улыбнулась.
— Почему же?
Я понял, что это абсолютно ее не волнует. Пусть хоть год. На предпоследней парте рассядется какая-нибудь толстуха. Эта мысль меня так ужаснула, что мне стало казаться, будто кто-то сдавливает и сдавливает меня гигантскими тисками.
Наверное, Итка обратила внимание на мой несчастный вид. Она попыталась успокоить меня:
— Может, еще не возьмут…
Я опять посмотрел ей в глаза.
— Возьмут, — сказал я убежденно, — тебя обязательно возьмут!
И тут она просияла:
— Ты так думаешь?
Я молча взял ящик, и мы стали подниматься наверх.
17
Не знаю, как это мой учитель музыки всегда узнаёт, что я не в своей тарелке? Я старался играть чисто, внимательно следил, чтоб не пропустить ни одного бекара, и тем не менее на втором уроке он мне сказал:
— Давай-ка мы с тобой закончим! А?
Я опускаю скрипку и смычок и делаю непонимающее лицо.
— Почему?..
Он идет по кухне до самого шкафа, открывает верхнюю стеклянную дверцу и осторожно достает бутылку с остатками вина.
— Ты играешь без всякого чувства. Музыка, Гонзик, не ремесло. Водить смычком каждый может научиться. Но музыка — вот здесь! — И пан директор Женатый указательным пальцем стучит себя по жилетке.
Я понимаю, что играть надо сердцем. Но только в моем сердце сейчас плачет, рыдает мальчонка, у которого свалился в воду мяч…
Пан Женатый прячет бутылку обратно, под краном ополаскивает хрустальный бокал, закрывает шкаф и возвращается к своей скрипке.
Мы начинаем играть «Поэму».
Он выставил меня за пятнадцать минут до конца урока. Но не ругал.
18
Через полуоткрытую дверь беседки я услыхал, как бабушка зовет меня.
— Иду-у-у!.. — заорал я. Но сначала дописал на коробочке слово «магнезит», подождал, пока высохнет черная тушь, вложил в коробочку маленький кусочек камня и поставил в шкаф на вторую полку сверху.
— Что случилось? — спросил я уже в кухне.
— Помоги мне, Гонзик, я уже не могу выдержать этого холода — чего доброго, опять ревматизм одолеет, — наладим-ка мы с тобой печку! Да оставь ты печенье, слышишь! Я уже все приготовила; вычисти трубы, а я их покрашу серебряной краской, и заживем, как у Христа за пазухой, а то ноги зябнут, хоть спать в тапочках ложись… Да только надень на себя что-нибудь старенькое, не то перемажешься, я тебя знаю!
Она кинула мне старый пиджак, который висел в кладовке на дверях. Я его едва поймал.
— На дворе еще тепло, бабуля. Не станешь же ты сейчас топить!
Она потуже затянула узел платка, махнула рукой, будто желая остановить мои ненужные излияния, и крикнула:
— Ступай, ступай, не будем же мы два часа копаться! Тебе еще заниматься надо, ты же знаешь, что мама будет спрашивать…
— Нам ничего не задали…
— Ты всегда так говоришь, а потом получаешь колы!
— Прямо колы!
— Меньше слов! Что касается математики, то ты плаваешь дай боже, мама говорила…
Дедушкин пиджак мне великоват. Я закатал рукава, и мои руки невольно влезли в карманы. Пальцы нащупали хлебные крошки, сухие еловые иголки и огрызок карандаша, не больше трех сантиметров. Наверняка еще дедушкин. Может быть, этим огрызком он на черновике подсчитывал сбережения стржибровицких вкладчиков. А потом, засунув его за ухо, брался за перо и записывал результат в черный гроссбух.
Дедушку я не знал, только видел на фотографиях. Дедушка работал в банке, носил очки без оправы, и бабушка дедушку боготворила. Он, должно быть, был ужасно умный, ибо каждый раз, когда бабушка рассказывает о нем, передо мной словно вырастает памятник из бронзы — это мой дед в ненатуральную величину, да еще на коне. Иногда я думаю: а мы бы с ним дружили?
Но с печкой он бы мне, конечно, помог, потому что это не женское дело. Мы с бабушкой мучаемся два раза в год. Летом печка отдыхает в чулане, ведь стащить ее в подвал ни у кого из нас не хватает силенок.
Станислав Рудольф (род. в 1932 г.) — известный чешский прозаик, заявивший о себе в 70-е годы. Роман посвящен изображению жизни учительского коллектива одной из чешских школ в середине 60-х годов. Борьба с обмещаниванием и сопутствующим ему равнодушием — такова основная направленность романа С. Рудольфа.
Имя Оки Ивановича Городовикова, автора книги воспоминаний «В боях и походах», принадлежит к числу легендарных героев гражданской войны. Батрак-пастух, он после Великой Октябрьской революции стал одним из видных полководцев Советской Армии, генерал-полковником, награжден десятью орденами Советского Союза, а в 1958 году был удостоен звания Героя Советского Союза. Его ближайший боевой товарищ по гражданской войне и многолетней службе в Вооруженных Силах маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный с большим уважением говорит об Оке Ивановиче: «Трудно представить себе воина скромнее и отважнее Оки Ивановича Городовикова.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.