— И куда же теперь?
Сэм сидел на полу и оглядывался; светлячки, не дожидаясь просьбы, зависли над развилкой тропинки. Мальчик прислушался, прищурился: нет ли какой-то подсказки в захламленных проходах. Оба одинаково изгибались вокруг шкафов и кресел, оба были затянуты паутиной, оба вели в темноту. Сэм вздохнул. Этот чердак уже перестал пугать его своей необъятностью и темнотой. Временами Сэму казалось, что видит он в темноте еще лучше, чем в слабом свете, излучаемом светляками, но, чтобы те не обиделись и не оставили его совсем одного, он предпочел не озвучивать подобные мысли. Да и невежливо бубнить, когда кто-то безвозмездно оказывает тебе помощь. Кто же это говорил? То ли бабушка, то ли отец. Ощущение времени здесь тоже стиралось: Сэм не мог бы с уверенностью сказать, какой нынче день недели или час. Наверное, уже давно вечер. А когда он пришел сюда? Утром? Значит, уже вечер другого дня. А почему его никто не ищет? Почему он не слышит грозного бабушкиного «лорд Чедвиг!», почему она не зовет его… Никто не зовет его.
— Помогите! — Сэм едва не грохнулся на пол от неожиданности. — Помогите же, кто-нибудь!
Кто-то кричал, или ему померещилось от долгого ожидания услышать голос?
— Помогите!
Сэм отбросил раздумья и побежал по направлению к голосу. Он понятия не имел, чем может помочь и сможет ли вообще, но оставлять человека, так кричащего, наедине с его страхом — совсем не в правилах Чедвигов! Откуда это правило всплыло в голове, Сэм решил подумать потом. Он несся сквозь паутину и полумрак так быстро, как только мог, но голос затих, и Сэм уже не знал, туда ли он бежит; стоило ему лишь на секунду остановиться и попытаться перевести дыхание, как вопль повторился. Совсем рядом. От истошного крика по коже пробежали мурашки. Сэм рванулся вперед, обогнул несколько углов и остановился как вкопанный. Тупик. Он огляделся. Тихий всхлип — единственное, на что стал способен изможденный кричащий.
— Вы здесь? Где вы? — Сэм вертелся вокруг, но ничего, кроме затянутых в ткань неизвестных предметов, не видел. Светлячки вновь пришли на помощь, зависнув над большой рамой. Краешек позолоты и вычурной лепки под ней бледной луной виднелся над головой. Сэм потянул за ткань, предусмотрительно отойдя подальше: он все еще помнил свой испуг при виде Мальчика из зеркала.
Светлячки зависли у четырех углов картины. На ней в центре лесной поляны сидела женщина, по виду даже старше, чем леди Чедвиг. Она держала на коленях раненого олененка и горько плакала. Кажется, до появления Сэма она начала успокаиваться, но с его приходом новая волна слез ее захлестнула. Сэм галантно отвел глаза, позволяя старушке успокоиться, вытереть глаза кружевным платочком и придать лицу соответствующее выражение. Он уже как-то перестал удивляться движущимся портретам, героям фотографий или говорящим отражениям. Сэму было очень жаль её и олененка.
— Простите, это вы звали на помощь?
— Да, маленький сэр, звала. Я думала, что осталась совсем одна. Я терпеливо ждала и ждала, пока кто-то появится, но никто не приходил, — она снова всхлипнула, приложила платок к губам. — Я знала, что нужно сидеть тихо и никому не мешать, мне всегда так говорили, но когда здесь стали происходить странные вещи, стало темно-темно, я не выдержала… Простите, маленький сэр.
— Что вы, не стоит просить прощения, — Сэм чувствовал, что должен быть очень-очень вежливым с пожилой леди. — Меня зовут Сэм, а вас?
— Меня? — дами тихо икнула и снова всхлипнула, кажется, она крепилась из последних сил. — Меня так давно не спрашивали о том, как меня зовут…
— Простите, — Сэм растерялся, — я не хотел вас оскорбить.
— О, как такой маленький ангелок, такой учтивый сэр может оскорбить меня? Меня зовут Хлоя. Молочница Хлоя. Сколько себя помню, я всегда жила на этой поляне, сэр. И этот олененок. Он хоть и ранен, но мой платок, приложенный к его ране, и эта зеленая трава позволяли ему помогать мне скоротать дни. Я рассказывала ему сказки, а он смотрел на меня так умильно, сэр…
— Но что же произошло?
— Я не знаю, сэр, никак не могу понять. Однажды я увидела вот это, — она подняла желтый тополиный лист, больше похожий на облупившийся пласт краски, — а потом вот это, — Хлоя обвела рукой всю поляну. Сэм пригляделся: трава, местами уже пожухшая, была покрыта опавшей листвой, да и сам лес, стеной огораживающий поляну, больше походил на осенний. Хлоя продолжала сбивчиво лепетать: — У нас всегда стояло лето, теплое и яркое, нам было светло и хорошо, даже когда некому стало на нас смотреть. Я решила, что мы с олененком слишком грустные для счастливых детских криков, вот нас и спрятали за шторкой… Но мы терпеливо ждали и совсем не жаловались. Однако со временем ночи стали такими холодными, а темнота настолько ледяной, что я… ему не выжить, если зачахнет трава…
Хлоя потупилась, дрожащей рукой она поглаживала бок оленя. Сэм сглотнул комок в горле. Ему захотелось как-то утешить женщину, но как, он не знал. Он сделал шаг к картине, провел кончиками пальцев по бугристой, шершавой, жесткой от времени поверхности холста и — почувствовал холод инея.
