Провинциалка - [8]

Вечером ко мне зашел Даво. Я все еще слегка злился на него из-за последней партии в покер, когда они с доктором Астарджиевым обобрали меня до стотинки.

— Как жизнь, Венедиков? — окинул он комнату привычным взглядом. — Что-то тебя не видно последнее время.

— Я обедаю дома.

Даво многозначительно напыжился, и я понял, что он готовится сообщить мне приятную новость. Его к круглые глаза и чуть выступающая вперед нижняя губа выдавали подготовку к важному сообщению. Фигура моего приятеля отличалась одной характерной особенностью — весьма объемная грудная клетка казалась непрочно прикрепленной к остальной части тела, слегка покачивалась при ходьбе, и походка его напоминала утиную.

Он подошел к моему письменному столу, скользнул мрачным взглядом по зачехленной пишущей машинке и вытянул сигарету из моей пачки.

— На ближайшие два дня я подготовил тебе довольно интересную программу…

Увидел какой-то номер Синего бюллетеня[5] Союза писателей и уткнулся в него носом, словно мгновенно забыв о цели своего визита.

— Какую программу?.. Выражайся яснее, дубина!

Даво не обиделся — между нами давно установился подобный обмен репликами.

— Сейчас объясню! — швырнул он бюллетень. — Во-первых, мы с доктором готовы предоставить тебе возможность отыграться завтра в четырнадцать ноль-ноль!.. Послезавтра в семнадцать ноль-ноль тебе надлежит быть в полной готовности: нас пригласили на выпивон с танцами.

— Ты совсем оборзел!

— Слушай, с тобой хочет познакомиться одна милая и симпатичная особа. Она посмотрела твою пьесу, и ей очень понравилось. Считает, что человек, написавший такое произведение, сможет ее понять.

— А что, другие ее не понимают?

— Похоже.

— Ага… А не пошел бы ты…?

Даво шмыгнул носом и застегнул свой потертый замшевый пиджак.

— Хорошо, вольному воля!.. А, может быть, ты с возрастом становишься мазохистом и предпочитаешь неприятные новости?

Я взглянул на него в недоумении.

— Пожалуйста, мы располагаем и такими!.. Миладин Кондов вернулся из-за границы и выразил горячее желание работать над сценарием.

— А ты откуда знаешь?

— Услышал сегодня в клубе. Он все обдумал и счел некоторые замечания худсовета резонными… Говорил я тебе не лезть в это дело, но ты меня не послушал! — убежденно закончил Даво.

Что верно, то верно. С самого начала он был против моего договора с киностудией… "Не в свои сани не садись…", "Не все то золото, что блестит!.." — прибегая к народной мудрости, мой старый друг пытался отговорить меня от этого соблазнительного предложения. Но я, разумеется, не поддался на уговоры — иногда он исходит из глупых и суеверных предпосылок: нельзя искушать судьбу и зариться на слишком крупные гонорары, человек не должен зарываться.

Но сейчас я испытывал легкое беспокойство. Что означает это заявление бай Миладина? Вероятно, он уже знает о моем участии…

— Ты уже отнес сценарий? — вздрогнул я от голоса Даво.

— Отнес.

— И?..

— Жду, когда мне позвонят.

— Тогда все в порядке!

— Ты думаешь?

— Ну конечно!.. Что ты вылупился? Сам говоришь, что написал суперсценарий?! А бай Миладин — не твоя забота, любишь кататься, люби и саночки возить!

Я промолчал, склонив голову, и в тот же миг почувствовал характерный кисловатый запах его тела. И с признательностью растроганно подумал: "Могу представить свою жизнь без женщин, но без этой скотины — никогда!"

5

На следующее утро часов в десять мне позвонил Иванчев.

— Здравствуй, великомученик Асений! — произнес он, растягивая слова, явно в прекрасном расположении духа.

— Здравствуй!

— Подъедешь к нам?

— Раз это необходимо…

— Необходимо… Мы тут с одним… товарищем хотели бы тебя видеть.

— Уже выхожу…

В тесном задымленном кабинете я снова застал режиссера Рашкова, глянувшего на меня с каким-то новым и, как мне показалось, напряженным вниманием.

На письменном столе Иванчева лежала папка с моим сценарием, а рядом с ней — еще одна, целлулоидная, сквозь которую виднелся титульный лист какой-то объемистой рукописи.

— Ну, присаживайся! — встретил меня вновь с распростертыми объятиями Иванчев. — Выпьешь рюмочку?

— Благодарю.

— Вы с Докумовым оказались настоящими героями! Написать за два месяца такие сложные сценарии — это больше, чем подвиг… К тому же… скажем ему? — обратился он к Рашкову.

Режиссер вытянул свою длинную шею, и в его мрачном взгляде на миг мелькнула какая-то искра.

— Ты начальник, тебе лучше знать! — ответил он с кривой вымученной улыбкой, как будто у него болел зуб.

— Ну ладно, так и быть — скажем! — кивнул Иванчев. — Оба сценария — и твой, и Крыстю — определенно превосходят работу бай Миладина. Это наше общее мнение, — и он кивнул головой в сторону режиссера.

"Значит, целлулоидная папка — сценарий моего молодого и все еще незнакомого мне коллеги? Ты смотри, в какой блестящей упаковке предложил свой товар…?! — мелькнуло у меня в уме, а затем я почувствовал внезапное облегчение, но не полное и безоблачное, а — кто знает, почему — какое-то половинчатое.

— Прекрасно, я рад, что вы так думаете! — сказал я, закуривая сигарету.

— Вышло что надо! — улыбнулся Иванчев, прищурив глаза. — Теперь я спокоен за будущий фильм. Славчо остается поднатужиться и сделать из двух сценариев один — идеальный.