Противоречия - [66]

Шрифт
Интервал

Она мила, скромна, лукава, шаловлива
И из-под веера глядит на Божий свет…
А вот и дама пик… Уж эта старомодность!
Блестят судьба и смерть в ее сухих глазах…
Я был в нее влюблен, как в тайну и бесплодность,
Как в чернь на серебре на старых образах!
Когда она меня спокойно затерзала,
Я даму полюбил чувствительных червей;
Наивным голосом она со мной болтала
О Диккенсе, о снах, о шуме камышей…
А после я любил, наверно по ошибке,
И даму томную бессмысленных бубен…
Мне что-то нравилось в ее большой улыбке –
Самоуверенность и странный полусон…
Кого же я люблю? Проклятую свободу?
Свободу моряка средь моря на бруске?
Тех четырех? Нет, нет! И я беру колоду
И пятую ищу в неслыханной тоске!
Быть может, я найду, ценой больших усилий,
Не даму пик иль треф, бубен или червей,
А даму пятую, что строже грустных лилий
И умных сумерек интимней и нежней?..
Ведь я ее искал, искал всегда по свету!
Вот двойки… вот тузы… тасую и мечу…
Но… пятой дамы нет… Но… пятой дамы нету!
Ах, пятой дамы нет, а я ее ищу!
1914, СПб

СТАРОМОДНАЯ МУЗЫКА

При лунном свете,
При лунном свете,
Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!
Полночный зал так чуток и так звонок,
Часы с амурами и парою колонок
Роняют дряхлый звон, как думы долгах лет…
Пойдем смотреть на темные картины,
Заставим дребезжать большие клавесины,
Ведь лунный свет проходит сквозь гардины!
Сыграем же гавот иль чинный менуэт…
При лунном свете,
При лунном свете,
Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!
Как дали в тьме великолепно-странны,
А звуки медленны, кристальны и жеманны,
Как будто барышни в робронах и чепцах…
Ах, при луне мы оба с вами дети,
Хоть я старик душой, а вам легко на свете
Вы в белом платьице, о, маленькая Нэтти,
В прелестных черненьких чулках и башмачках!
При лунном свете,
При лунном свете,
Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!
Мой милый друг, мелодии мечтают?
И кто-то дразнится, в углах их повторяет?
Как долго ноты зал умеет сохранить!
У вас лицо смеется и серьезно…
Моя лукавая, ступайте осторожно,
А кружева края поднять немного можно
И месяц искоса улыбкой подразнить.
При лунном свете,
При лунном свете,
Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!
Танцуйте так, как предки танцевали,
Что в Бога верили и парики таскали
И говорили: «льзя», «засим» и «посему»…
А кончите, с поклонами мы разом
Портретам праотцев, смеясь, язык покажем
И после обо всем мы никому не скажем!
Давайте, Нэтти, так: не скажем никому?
1915

«Как бубенец шута, я был опять болтливым…»

Как бубенец шута, я был опять болтливым,
И вечером опять чего-то остро жаль…
Проклятье похоти казаться злым, игривым,
И, развалившись, лить искристый яд в хрусталь
Надменным модникам и женщинам красивым!
И вот бежит-бежит медлительным приливом
Какая-то печаль, огромная печаль…
Зачем пророк в змею свой Ааронов посох
Пред чернью, как жонглер, бесстыдно превращал?
Ах, трубадур, гремел средь чучел безголосых,
Как медь звенящая, бряцающий кимвал!..
А где-то, где-то есть на каменных утесах
Не лгавший, праведный, неведомый философ,
Что всё Безмолвие под полночью приял…
2 января 1915 СПб

«Мир – как хрусталь…»

Мир – как хрусталь,
Прозрачна даль
И ткут вуаль
Пред новой ночью дали.
Мой дух – буддист,
Он – мертвый лист…
Мир грустен, чист,
Как женщина в печали.
Вечерний свет,
Давнишний бред…
О, нет, Гамлет
Не умер на Лаэрте!
Да, жить… Мой путь?
Взглянуть, вздохнуть,
Направить в грудь
С улыбкой жало смерти…
3 января 1915 СПб

«Мне хочется срезать цветы магнолий…»

Мне хочется срезать цветы магнолий,
Мне надо рассыпать жемчуга нить…
Каждый день ей надобно боли,
Моей душе, чтобы жить!
И эта душа хочет вечно яда,
Ах, самых глубоких, больных часов!
Каждый день ненавидеть надо
И слушать звон кандалов.
Хорош он, Паяц, когда он хохочет!
Кармэн, умирая, так хороша…
Бейте в грудь! Ведь проруби хочет
Покрытая льдом душа!
17 января 1915 Царскосельская железная дорога

ДО-ПИТЕКАНТРОП

До-питекантроп был веселой обезьяной,
Живой, чесавшейся, порывистой и странной,
Меланхолически глядевшей на закат.
Весенним вечером, желанием объят,
Обнюхивая след, он за своей Дианой
Бежал и подвывал и воздух пил, как яд,
А осенью, томим бессмысленной Нирваной,
Он нюхал, скорченный, душистый листопад
И думал, что не он, а лепестки грустят.
Он очень чутко жил под знойным солнцем юга
В опасной роскоши таинственных дубрав.
Какую отдала ему его подруга
Голконду нежности, бесстыдства и испуга
Средь пятен солнечных и ароматов трав!
Как веселил его тапир или жираф!
Как акробатом он взлетал на сук упруго
И как пронзительно визжал он, увидав,
Что выполз на припек блистательный удав!
Когда же он старел, он был открыто злобен,
Бил молодых самцов и силой самок брал;
Старейшим став в роду, он делался подобен
Всем в мире вожакам – хитер и крепколобен,
Уловкам прадедов он внуков обучал
И лучшие за то бананы забирал.
В конце концов на мху каких-нибудь колдобин,
Мохнат, безволен, тощ, он тихо умирал.
Ах, этот праотец! Он никогда не лгал!
3 февраля 1915 СПб

«Все десять человек лабазников-присяжных…»

Все десять человек лабазников-присяжных,
Каменнолицые судья и прокурор,
И зрители суда – шеренга лысых, важных,
Почтенных горожан на первом месте хор,
А дальше множество тех милых насекомых,
Что в Лету выбросит с ладьи своей Харон –
В логически-простых, классических хоромах,
Где синий день, бродя по мрамору колонн,

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.