Противоречия - [67]

Шрифт
Интервал

Ужасен, как лицо забытой жертвы стужи,
Ждут слов преступника средь полной тишины.
Его пошлют на казнь торжественные мужи.
Его дела низки, безумны и страшны.
И кто-то маленький, спокойный и печальный
И всем собравшимся столь явственно чужой,
Как камень в тишину, вдруг уронил из дальней
И странной глубины, как Знание, пустой,
Неведомо к кому, слова: «О, да, не верьте…
Я преступлением служил, как лучший гном,
Идее Вечности, Ничтожества и Смерти…»
Его не поняли. Он был казнен потом.
10 февраля 1915 СПб

«Лазурный, чистый день, девически-прозрачный…»

Лазурный, чистый день, девически-прозрачный
Взглянул, как умная, наивная газель,
В девичью комнату, на смятую постель,
Где олимпиец спал, насмешливый и мрачный.
Но девушка не спит… Ах, что она узнала!
Как нов, как страшен мир! Как люди лгали ей!
И плакала она и, плача, целовала
Волну его кудрей… волну его кудрей…
19 февраля 1915 года СПб

VENALIS

Есть ландыши в лесу, есть пыльный придорожник,
Есть праведный монах, который вечно нем,
Есть тоже праведный, смеющийся безбожник,
Есть глупый доктор прав, есть храм и есть гарем,
Но девка улицы и сумрачный художник
Влекутся ко всему и отдаются всем.
Художник руки жал ростовщику за розы,
Художник продавал язык, и глаз, и слух,
Не он ли принимал бесстыднейшие позы
На сцене пред толпой и раздевал свой дух?
В его поэзии так много скрытой прозы
И клятвы верности легчайший в мире пух.
Как девка улицы, он кажется беспечным,
Но он, закутанный и жалкий, как она,
Блуждает по ночам, по набережным, вечным,
Гранитным, ветреным, пустынным, бесконечным,
Набросок призрака, эскиз чьего-то сна,
И рвется между туч тревожная луна.
Его душа всегда в оттенках тьмы искала
Кому продать себя, каким нюансам грез,
И, как маркиз де-Сад, изысканно терзала,
Его раздетый дух пьянила и ласкала,
И жадно слушала глухие всхлипы слез
Тропическая ночь, душистая от роз…
И если он любил (да, он любил, несчастный!),
То он предмет любви бесстыдно обирал.
В вертеп искусства он потом перетаскал
Всё, от чего дрожал, что простонал он, страстный…
О, он любил! Любил! Нет, в низости напрасной
Чего он не любил? Чего он не искал?
Где грубый варвар тот, который твой треножник,
Твой жертвенный алтарь, о фокусник и маг,
На удивленье всем так просто бросит в мрак?
Да, есть наложница, но есть ведь и наложник!
Эй, девка улицы, эй, полубог-художник,
На тротуар… в кабак…
22 февраля 1915

«В поэмах поэтов все дамы…»

В поэмах поэтов все дамы,
Пажи и шуты хороши
И самые горькие драмы
Идут на подмостках души.
Прекрасны в них женщин улыбки,
Изысканы в них палачи –
А в ритме нам явственны скрипки,
Вериги, рыданья, мечи…
Но где ж капельмейстер лохматый
В длиннейшем своем сюртуке,
Ужасный, сухой, угловатый,
С нервической палкой в руке?
Вы помните – чуть у трибуны
Потухнет сиянье рожков,
Взметнется и ляжет на струны
По знаку шеренга смычков –
Одна марьонэтка руками
Нервически кверху взмахнет
И, дергаясь молча часами,
Безумный оркестр поведет.
Застыл капельмейстер великий –
Грохочет бунтующий гул…
Так слушает адские крики
Спокойный, больной Вельзевул.
Но звуки печальны и нежны
И вот капельмейстер, как маг…
Ах, так котильон белоснежный
Ведет Мефистофель во мрак!
Глядите, глядите же! В зале,
Где тысячи, тысячи глаз,
Простор, беспросветные дали,
И дышащий молча экстаз,
И где паяца шансонетка
В трагической плачет тоске –
Кривляясь, царит марьонэтка
С нервической палкой в руке.
Поэт – это тоже кривляка,
Чтецу подающий размер…
И я – Капельмейстер из Мрака,
И я забавляю партэр…
Февраль 1915 СПб

«Мое положенье отчайно…»

Мое положенье отчайно,
Мне надо давно умереть…
Какая-то черная тайна
Меня оплетает, как сеть…
Я слышу нездешние звуки,
Когда по ночам не заснуть…
Какие-то вещие руки
Коварно ложатся на грудь.
Какие-то белые плечи,
И трепетный стан, как змея…
И слышу я хитрые речи
Из самых глубин Бытия…
9 марта 1915 СПб

«Пред нами, ахнув, мир открылся в миг экстаза…»

Пред нами, ахнув, мир открылся в миг экстаза
Как неизбывнейший, роскошнейший сундук,
Как ароматный ларь из Агры иль Шираза,
В котором худшее – сияние алмаза,
А имя лучшему найдут дикарь, испуг
И заклинания таинственных наук.
Но нет ли в этом всем ужасного обмана?
Прикосновение легчайшее перстов
Лишает вещи чар и силы талисмана…
Пусть, точно пес, грызет ученый их остов!
Как понимаю я доктрину Буридана
О голоде осла среди больших стогов…
8 апреля 1915 СПб

«Спокойный маятник из самой дальней ниши…»

Спокойный маятник из самой дальней ниши
Выстукивает мне древнейший афоризм,
В камине носятся то плащ летучей мыши,
То пурпурный кобольд, то свитки мудрых схизм…
Я говорю себе – ну, будь нежней и тише,
Мой доктринерский мозг, мой скучный скептицизм!
Давно знакомые фигурки из фаянса:
Пастушка, Бонапарт, китаец, Санхо-Панса…
А за окном гудит столетняя сосна…
И, ах, в пустой душе как много резонанса
Для звуков полночи… Как давит тишина…
Эй, нянька старая, тащи-ка мне вина!
Апрель 1915 СПб

«Как звонки в зале плиты!..»

Как звонки в зале плиты!
О длинный, лунный зал…
Я там упал, разбитый,
И молча умирал.
Ах, потому что строго
Звучал во тьме орган
И потому что много
Имел я старых ран.
Декабрь 1915 СПб

«Было: вечером сердце распелося…»

Было: вечером сердце распелося,
Сильной песней я в мир застонал.
Я не знаю, чего мне хотелося,

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.