Противоречия - [57]

Люди! Ведь мы же умрем!

Люди! Скорее, скорее,

Жить начинайте! Скорей!

Будьте изящней, нежнее,

Будьте правдивей, смелей.

1912 СПб

МЫ ЧЕТВЕРО Во время выборов

Вчетвером и в любви и в совете

Проживаем мы все, как семья:

Телефонная барышня Нетти,

Подмастерье, старушка и я

Уж давно на Большой Разночинной

Нас судьба у старушки свела,

И втроем мы двенадцать с полтиной

Платим ей за четыре угла.

Мы, четыре, боимся ареста:

Поклялись мы, что мы, вчетвером,

Правду сыщем, и в виде протеста

Даже воду сырую мы пьем.

И, хотя мы гражданского долга

Лишены, непокорны судьбе,

Каждый вечер решаем мы долго,

Где же правда в партийной борьбе?

Избиратели есть в нашем доме,

Все друг с другом теперь на ноже…

Кроме не голосующих, кроме

Четверых на седьмом этаже!

Спорят все о законах, о смете,

Бюллетени зловеще тая…

Мы взгрустнули раз вечером:

Нетти, Подмастерье, старушка и я.

Встал известный во всем околодке

Анти-жид бакалейщик за Русь…

Подмастеры?» стуча по колодке.

Мыслит, завтра получка. Нальюсь.

В бэль-этаже возносит Гучкова

Молодой, но с брюшком фабрикант…

Ах, сегодня в редакции снова

Отказались признать мой талант.

Над гучковцем профессор солидный

С либеральным сиянием глаз…

Плачет Мавра-старушка: обидно,

В богадельне опять был отказ…

Льет профессор цитаты о свете,

Хоть он очень далек от угроз…

Телефонная барышня Нетти

Получила на службе разнос…

Фабриканта профессор не хочет

Звать на винт или звать на обед…

Червь тщеславия душу мне точит,

Мавра думает: Бога в них нет…

А профессора и фабриканта

Бакалейщик ругает: «жиды»…

Нетти грустно: нет нового банта…

Может выпить сапожник воды…

Ах! Все четверо мы закричали:

Где же правда в партийной борьбе?

Все программы равно обещали

Зачинить туалет на судьбе!

А судя по наружному виду

Их носителей – можно вздохнуть:

Октябрист и кадет анти-жиду

Не уступят в объеме отнюдь!

И сказал: О, мы! О, четыре!

Будем пятеро мы вчетвером!

Если правда живет в этом мире,

К этой дуре давайте примкнем!

Телефонная барышня Нети,

Подмастерье, старушка! Мы злы!

Так да здравствует правда на свете,

Заревем вчетвером, как ослы!

1912

«Гладкая дорога…»

Гладкая дорога,

Полная луна…

С моего порога

Моря даль видна.

Хочется сливаться

С свежестью морской,

Я уйду шептаться

С звездной высотой.

Четкие ступени,

Тьма густых олив,

Круглых галек тени,

Каменный обрыв…

Словно принц, и где-то

В сказочном саду,

Я сквозь пятна света

Средь олив бреду,

По большим, старинным,

Дряхлым ступеням,

Отдан снова длинным,

Чутким-чутким снам.

Белый, бесконечный

Вьется путь змеей,

Путь на небе Млечный

Освещает мой.

Путь мой молчаливый,

Не присяду я.

Пусть бегут извивы,

Как и жизнь моя.

Ничего не свято,

Мир – момент, мечта…

Пусть бегут куда-то

Странные года.

Вижу повороты

В прожитом своем,

Тени и высоты

И далекий дом…

Пройденные мысли,

Бездны прошлых дней,

Годы, что нависли,

Словно мрак ветвей.

Вижу много-много,

Но душа нежна…

Впереди – дорога,

Полная луна…

1912 Capri. Villa Monacona. Via Fragara

СТИХИ O СТАРИКЕ

Что-то мне хочется плакать сегодня,

Взвинчивать злобно тоску…

Продал я, продал я, жалкая сводня,

Юность свою старику.

Дряхлый старик, сладострастный и умный,

С сетью глубоких морщин,

Вечно с улыбочкой, вечно бесшумный,

Вечно зловеще один,

Он в моем сердце блуждает невидно,

Руки костлявые трет,

Юные, чистые мысли бесстыдно

Он обнажает и жмет…

Как они плачут, трепещут, за локти

Прячут измученный лик!..

Но он имеет железные когти,

Неумолимый старик…

И обнажив их, он хлещет свирепо,

Радостно, тяжко дыша,

Девичье тело, и дико и слепо,

Весь загораясь… дрожа…

Сколько их было, и нежных, и гордых,

Светлых, пришедших на миг,

После испорченных, пьяных, нетвердых,

Наглых, как уличный крик. –

Втайне я жду, что презрительным взглядом

Мысли, пусть голой, но злой,

Некогда будет отравлен, как ядом,

Сердца тиран вековой.

Но он сегодня, он просит сегодня

Свеженьких, светлых, живых…

Я отдаю их, я – старая сводня

Ласковых сказок моих.

1912

«У моря есть одна предательская маска…»

У моря есть одна предательская маска,

Кошачий, нежащий, покорно-льстивый вид,

И даль тогда, как сон, вся – томная, вся – ласка,

«Смотри, какая я», – как будто говорит.

И много волн ползет, и плоских, и прозрачных,

И изменившихся, рокочущих валов

Поцеловать гранит не верящих им, мрачных,

Косматым мхом поросших валунов.

И шепчут волны им и шепчут, светло-сини:

«Ведь всё забыто? Да? Люблю, люблю, люблю…»

Так похотливые ласкаются рабыни

К давно уставшему от мудрости царю.

Им нравится хитрить. И показать, что злые,

Чуть захоти они, могли бы быть нежны,

А после закричать: «О, мы, как все земные,

Всей прелестью любви вполне одарены!»

И злобно хохоча, с внезапно-наглым видом

Они взметут, швырнут гигантские горбы

И, будто вспомнив счет неведомым обидам,

Забьются, будут выть, просить борьбы, борьбы…

И загремят они: «Ты думал, я забуду?

Нет, жизнь – безвыходна! Жизнь – вопль, и злость, и риск!»

И, плача, грянет вал о каменную груду

И разобьет себя на миллиарды брызг.

1912

НА НОВЫЙ ГОД

Сегодня Новый Год. Сегодня все, как прежде,

«За счастье новое» откупорят вино.

О, старый глупый мир! Твоей пустой надежде

До смерти мира жить с людьми присуждено.

Но я… Спасибо, нет. Я этого не стою.

Ни лжи и ни надежд. Для них я слишком зол.

С моей огромною, огромной пустотою

Я свыкся… Даже смысл, смысл жизни в ней нашел.