Протест настоящего мужчины - [21]

Однажды вечером я играл во дворе в паровозики, и тут в калитку вошел отец. Я сделал вид, что не замечаю его, и сказал вслух, будто разговаривал сам с собой:

— Если здесь заведется еще один дурацкий младенец, я ухожу из дому.

Отец остановился как вкопанный и глянул на меня через плечо.

— Что-что ты сказал? — строго спросил он.

— Да это я так, про себя, — ответил я, стараясь не показать, что испугался. — Ничего особенного.

Не сказав ни слова, он ушел в дом. Я-то ничего не имел в виду, так просто ляпнул, и все, но это предупреждение дало удивительные результаты. Отец вдруг стал со мной добрым и ласковым. В общем-то, я его вполне понимал. Мама ведь из-за «сынули» совсем голову потеряла. Даже во время обеда она, бывало, вскакивала из-за стола и с блаженной улыбкой гугукала в колыбельку и отцу велела делать то же самое. Отец в такие минуты всегда слушался ее, но лицо у него было такое удивленное, что он, наверное, совсем не понимал, чего от него хотят. Он жаловался, что «сынуля» плачет по ночам, но мама только сердилась — мол, если он и плачет, значит, ему что-то нужно. Чистой воды выдумки, ничего ему не было нужно, просто кричал, потому что не хотел лежать один. На маму было жалко смотреть — неужели ей невдомек такие простые вещи? А отец, хоть мы с ним и воевали, все же соображал, что к чему. Он видел «сынулю» насквозь и понимал, что у меня его фокусы тоже вот где сидят.

Как-то ночью я в испуге проснулся — рядом со мной кто-то лежал. В первую секунду у меня мелькнула безумная мысль — это мама, наконец-то она одумалась и бросила отца навеки, но я тут же услышал, как в соседней комнате разоряется «сынуля», а мама причитает: «Ты мой милый, ты мой хороший…», и сразу понял — это не она. Это был отец. Он лежал рядом с открытыми глазами, тяжело дышал и, кажется, был свиреп, как тигр.

Потом до меня дошло, отчего он так рассвирепел. Пришла его очередь. Он выселил из большой кровати меня, а теперь выселили его самого. Мама не считалась ни с кем, только с этим вреднющим сосунком, «сынулей». Мне стало жаль отца. Я сам прошел через это, к тому же с младенчества был человеком великодушным. Я стал гладить его и приговаривать: «Ты мой милый, ты мой хороший…» Он ответил не очень-то впопад.

— Ты тоже, что ли, не спишь? — проворчал он.

— Да ладно, давай лучше обними меня поудобнее, — предложил я, и он, в общем-то, меня послушался. Обнял. С некоторой опаской, так я бы сказал. Оказалось, он очень худой, но все-таки это было лучше, чем ничего.

А на рождество он постарался — подарил мне первоклассную игрушечную железную дорогу.

Примазался

Когда мама сказала, что какой-то Дэнис Корби придет «поиграть с нами», мы с Сузи сразу должны были понять — ничего хорошего из этого не выйдет. С кем играть, нам и так хватало, и все ребята были что надо. Но уж такая наша мама — великодушная, щедрая, готовая слушать любые небылицы. Может, это не так уж и плохо, но в порыве благотворительности она раздавала не только свои вещи, но и наши. Стоило только отвернуться, она уж тут как тут. Смотришь, то игрушка пропала, то старое пальто, а то и башмаки — она все отдавала нищим, которые частенько топтались у наших дверей. В общем, как говорила Сузи, никакой жизни не было, но мы были еще несмышленыши и клюнули на ее очередную удочку: к вам придет хороший мальчик, которому скучно одному, поиграйте вместе на холме. Вот уж купились мы, так купились! Короче говоря, в субботу утром, часов в одиннадцать, заявляется: примерно мой ровесник, только чуть поздоровее, лицо — как красное яблоко, и большие зеленые глаза таращит. Я как увидел его, сразу понял — с таким сдохнешь от скуки. Я даже сначала принял его за посыльного.

— Чего тебе? — спросил я.

— Меня мать послала поиграть с вами, — ответил он, скривившись, и стало ясно — он тоже от этой выдумки не в восторге.

— Ты Корби, что ли? — удивился я.

— Чего-чего? — переспросил он, а потом отвечает: — Да.

Я даже сразу не разобрался — глухой он или дурачок, а может, то и другое вместе.

— Мама! — крикнул я. — Смотри, кто пришел, — а сам думаю: «Она-то его хоть раньше видела или пригласила не глядя?»

Нет, оказывается, видела, потому что сразу засияла и повела его в дом. Он снял кепку, вошел в гостиную и, услышав, как грохочут его подбитые гвоздями башмаки, заковылял дальше на цыпочках.

Вот напасть какая — хоть плачь! Этот малый не знал ни одной игры, а когда мы вышли поиграть с Корганами и Райтами, я даже растерялся — надо как-то объяснить появление этого «хвоста», бедного родственника!

Когда мы сели обедать, он положил локти на стол и, словно не замечая тарелку, принялся глазеть на нас.

— Тебе не нравится обед, Дэнис? — спросила мама. Нас она никогда об этом не спрашивала.

— Чего-чего? — вытаращился он на нее. Я уже заметил, что он говорит «чего-чего» просто так, чтобы выиграть время. — Почему, нормально.

— Тебе надо есть как следует, — заметил папа. — Ты же вон какой здоровый!

— А чем тебя обычно кормит мама? — спросила мама.

— Супом.

— Если хочешь, я налью тебе ложку.

— Налейте.

— А что бы ты хотел на обед? Я тебе приготовлю.

— Желе.

Ни «пожалуйста», ни «спасибо». Будь я на его месте, я, наверное, уже схлопотал бы от отца по затылку, а этому субчику, значит, сплошные поблажки — говори что хочешь, ешь что нравится. Он только и поклевал немного картошки с подливкой.