Простая милость - [60]

— Держу пари, тебя освежит кружечка холодного имбирного пива. Может быть, прокатимся до аптеки Хальдерсона?

Поездка с Гасом на мотоцикле всегда приносила удовольствие. К тому же мне так надоели помрачневший дом, угрюмый Джейк и окружающие меня привычные вещи, которые в одночасье стали такими пугающе чужими, что я сказал:

— Конечно.

— Может быть, и Джейка возьмем?

Я покачал головой.

— Ему хочется сидеть дома и сходить с ума.

— А если я предложу ему?

Я пожал плечами и продолжил ворошить муравьиную колонию.

Спустя несколько минут Гас вернулся без Джейка. Я был уверен, что мой брат велел ему про-про-проваливать, но, по словам Гаса, он просто сказал, что сейчас ему лучше побыть одному. Гас слегка толкнул меня под локоть и сказал:

— Давай, Фрэнк. Поехали.

Мы не сразу направились к Хальдерсону. Сначала Гас прокатился туда и обратно по объездным дорогам. Мы мчались между полями кукурузы, которая доходила мне до пояса и расстилалась во все стороны до самого горизонта, горячий серебристый солнечный свет изливался на кукурузные листья, поблескивавшие, словно бескрайние воды зеленого моря. Мы погружались в прохладную тень низин, где под лиственным кровом тополей, черемух и берез бежали ручьи. Мы поднимались на гряду холмов, обозначавшую южную границу речной долины. Под нами простиралась местность, сулившая хороший урожай по осени и перерезанная рекой, которая и была причиной здешнего изобилия. И хотя я злился на реку из-за гибели Ариэли, но понимал, что река ни в чем не виновата.

Все это время я сидел в коляске, отдаваясь на волю ветра, солнца и земной красоты. Впервые после исчезновения Ариэли мне было светло и радостно. Возвращаться не хотелось. Хотелось вечно мчаться на этом большом мотоцикле и навсегда оставить позади Нью-Бремен. Но наконец Гас направился в город, остановился перед аптекой Хальдерсона и заглушил мотор, я выскочил из коляски, и мы вошли вовнутрь.

За прилавком, у аппарата с газировкой, стояла Корделия Лундгрен. Я немного ее знал. Она была приятельницей Ариэли. Страдала от лишнего веса и прыщей. Когда она увидела меня, ее лицо приобрело паническое выражение. Она не знала, что мне сказать, и поэтому ничего не сказала.

— Два имбирных пива, — бросил Гас, когда мы сели на табуретки. — И чтобы кружки были холодные.

Хальдерсон вышел из-за аптечной витрины и прислонился к стойке.

— Это за счет заведения, — сказал он Корделии. Потом взглянул на меня и произнес:

— Фрэнк, я очень сожалею о твоей сестре. Это чудовищное горе.

— Спасибо, сэр, — сказал я и стал дожидаться имбирного пива.

— Какие новости, Гас?

— Никаких, — ответил Гас, и краем глаза я заметил, как он сделал знак Хальдерсону, чтобы тот прекратил задавать вопросы.

— Ладно, я просто хотел высказать соболезнования.

Я изучал расставленные на прилавке предметы: вишневый и цитрусовый сиропы для газировки, шоколадный, карамельный и клубничный — для молочных коктейлей, дробленые орехи, бананы и взбитые сливки. Не глядя на Хальдерсона, я сказал:

— Да, сэр. Спасибо.

— Если тебе или твоей семье что-нибудь понадобится, просто дай знать.

— Хорошо, сэр.

Это напоминало нелепый танец под мелодию, которую наигрывала смерть, и мне стало немного жаль Хальдерсона — ведь он просто пытался проявить любезность. Я испытал облегчение, когда Корделия принесла имбирное пиво, а Хальдерсон ушел обратно за аптечную витрину.

Спустя десять минут вошел Дойл. Он был в полицейской форме и сразу направился к нам с Гасом.

— Увидел твой мотоцикл у входа, — сказал он.

— Да, мы с Фрэнки только что прокатились по окрестностям.

— Очень сожалею о твоей сестре, Фрэнк. Обещаю, мы найдем ублюдка, который ее убил.

— Ты о чем? Я думал, она утонула в реке, — сказал Хальдерсон. Как только появился Дойл, аптекарь снова вышел из-за витрины.

— Согласно предварительному докладу коронера, все не так просто, — сказал Дойл и уселся на табурет рядом с Гасом.

— Не сейчас. — Гас кивнул в мою сторону.

— Я хочу знать, — твердо проговорил я.

— Думаю, не стоит, — буркнул Гас.

— Мне кажется, мальчик имеет право знать, — сказал Дойл.

— Не тебе решать, — возразил Гас.

— Черт побери, он все равно узнает рано или поздно.

— Расскажите мне, — потребовал я.

Дойл не обратил внимания на укоризненный взгляд Гаса.

— Коронер говорит, что твоя сестра захлебнулась, но погубила ее не река. Он полагает, что ее ударили по голове и, вероятно, в бессознательном состоянии столкнули в воду. Он хочет, чтобы из Манкейто приехал какой-то бывалый медицинский эксперт и провел полное вскрытие.

«О боже, только не это», — подумал я.

— Есть предположения, кто это сделал? — спросил аптекарь.

— Вероятнее всего, индеец, — ответил Дойл. — Редстоун. У него оказался ее медальон.

Чувство вины захлестнуло меня приливной волной, и голова закружилась.

«О Боже, о Боже, — думал я. — Я позволил ему уйти».

А потом, не в силах вынести эту вину, я ухватился за неясное ощущение, что Редстоун совсем не такой, каким его считают все остальные.

— Он сказал мне, что нашел медальон, — выдохнул я.

— И ты ему поверил? Индейцу? — Дойл посмотрел на меня, как на идиота.

Его заинтересованность была заинтересованностью полицейского. Он имел дело с фактами. Как он мог понять мои чувства по отношению к Уоррену Редстоуну? Тем не менее я отчаянно возражал.