Прощай, гармонь! - [6]
Самое обидное — она в чем-то права.
Так ушла от нас Клава. Ушла к рыжему Гошке, а нам оставила поре. Ведь это действительно горе, когда уходит любимый человек. Мы остались одни. Нам казалось, что произошла какая-то ошибка, и в том, что она произошла, виноваты в первую очередь мы. Какие-то неясные предчувствия заставляли нас думать, что Клава не может быть счастливой с Гошкой. Мечтательная Клава и нагловатый Кононов… Может быть, обостренное чувство ревности, может быть, что-то еще поколебало наше благоговение перед механиком. И мы стали замечать в нем бурную, бьющую через край хвастливость. Нам все труднее и труднее становилось прощать ему пьяную болтовню, которую раньше мы принимали за чистую монету, хотя и подозревали, что это невообразимый винегрет из увиденного, услышанного и просто придуманного.
А Клава ничего не замечала. Она, как и мы поначалу, считала Гошку честным парнем, просоленным морскими ветрами. И если ее что-то и огорчало, так это неиссякаемое пристрастие мужа к спиртному и преферансу. В свободное от вахты время Гошка или пил, или, сколотив компанию, мусолил карты. А потом…
Это случилось в конце навигации. Мы стояли с караваном барж в устье реки. Ждали морских судов с грузами. Но суда не шли — держал пролив Велькицкого, забитый льдом. Они ждали ледокол, мы ждали их… В кубрике большой металлической баржи преферансисты заседали вторые сутки. Это похоже на плохо придуманную небылицу, но это было так.
На «Передовом» командовала Клава. Нашего старого капитана Никандрова отправили в больницу по настоянию фельдшера, заподозрившего аппендицит. Клава к этому времени была уже первым помощником капитана, и Никандров оставил ее вместо себя. Роль капитана Клаве не шла. После Никандрова, строгого, с хриплым, но способным набирать внушительную мощь, голосом, розовощекая Клава в пуховой шали, по-домашнему завязанной концами на спине, как-то не принималась всерьез. Команда выполняла ее распоряжения скорее из рыцарского стремления, чем по необходимости. И Клава, наверное, понимала это, потому что не приказывала, а просила. Просила сделать то, другое, сходить, принести. При этом она не забывала говорить: пожалуйста…
Радиограмма начальника затона пришла под вечер. В ней говорилось, что Клава должна организовать прием нескольких тонн груза с лихтера «Терек», который к утру выйдет на створы мыса Хорго. Лихтер на буксире каботажника шел из Тикси и торопился в Хатангу, поэтому не мог заходить глубоко в устье. Его надо встретить.
С радиограммой Клава направилась в кубрик баржи. Здесь было страшно накурено, игроки сидели осоловевшие от бессонницы, но с тупой решимостью на лицах довести пульку до конца.
— Гоша, нужно пускать машину, — сказала Клава. — Идем на мыс встречать лихтер.
Кононов некоторое время смотрел на жену, ничего не понимая.
— Какой лихтер? Окстись! Все лихтера в проливе застряли.
— Пойдем, пойдем, — настаивала Клава, — этот идет из Тикси.
— А я при чем? — досадливо отмахнулся Гошка, сдавая карты.
— Мы идем сейчас к мысу Хорго, Гоша, — спокойно и твердо сказала Клава. — Запускай дизель.
Гошка растерянно заглянул в карты, потом поднял взгляд на жену и снова уткнулся в карты.
— Прежде всего спросила бы: кто тебе позволит пороть машину? — насмешливо сказал он. — Наш теплоход — пресноводная посудина, мы не можем морской водой охлаждать двигатель… Капита-ан… Идите вон на катере, на «Нордвике». А я тем временем куш солидный сорву…
Клава отчаянно покраснела под любопытными взглядами игроков. Она молчала недолго, а когда начала говорить, то уже не прежним просительным тоном, а жестко и с какой-то издевкой:
— Я была бы плохим помощником, если бы не знала, что теплоход оснащен двойным контуром охлаждения, что забортная вода никак не может попасть в двигатель… Но я не стану вас уговаривать. Вы, механик Кононов, отстраняетесь от работы на два дня, пока мы сходим к лихтеру. И я напишу рапорт начальнику затона с требованием вычета зарплаты и за эти два дня, что вы провели с картами в руках.
Так длинно и официально Клава не разговаривала раньше даже с матросами.
Мы ушли к мысу Хорго без Гошки. А после этого случая Клава часто выходила на мостик с заплаканными глазами. Она не была железным капитаном, умеющим сдерживать свои чувства в любой обстановке.
…— Ты что, оглох?
Гошка тряс меня за плечо.
От выпитого спирта слегка кружилась голова. Я посмотрел на Гошку и первый раз за все время спросил себя: «Зачем я здесь?» А вслух сказал:
— Пойду, скоро Ивана сменять.
— Погоди, успеешь, — удержал меня Гошка. — Разговор еще не окончен. Ты меня понял?
— Чего понял?
— Эк, как тебя с трех глотков разобрало, — ухмыльнулся он. — Битых полчаса ему толкую, а он хоть бы хны… Я говорю, как щенки, тычетесь носами, а куда, зачем, сами не знаете. Жить не умеете!
Черт возьми! Я уже раньше слышал эти слова. Я помню, как к маме приходила соседка и, выкладывая прямо на постель брикеты сливочного масла, каким-то чудом добытые на продуктовые карточки, хищно шипела: «Жить не умеешь…» Мне хотелось бросить брикеты прямо в усатое лицо соседки, но масло очень было нужно больной маме. С тех пор, когда мне говорят, что я не умею жить, во мне что-то настораживается. Меньше всего мне хотелось бы слышать эти слова от Гошки, но он сказал их. Он сказал больше:
Творческий путь Г. Комракова в журналистике и литературе начался в 60-х годах. Сотрудник районной газеты, затем собственный корреспондент «Алтайской правды», сейчас Геннадий Комраков специальный корреспондент «Известий»; его очерки на темы морали всегда привлекают внимание читателей. Как писатель Г. Комраков известен повестями «За картошкой», «До осени полгода», опубликованными журналом «Новый мир»; книгами «Слоновая кость», «Доведи до вершины», «Странные путешествия» и др.Повесть «Мост в бесконечность» — первое историческое произведение Г.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.