Прощание с мирной жизнью - [53]

Ротмистр, который до тех пор не вставил в разговор ни единого слова, вдруг оживился:

— Это был офицер? — спросил он.

— Простите — вы о ком?

— О господине в карете.

— Нет. — Ульрика Ранкенштейн так стукнула бокалом, ставя его на стол, что выплеснулось вино. — С чего вы это взяли?

— Да так, просто подумал… За последнее время произошел целый ряд прискорбных случаев, когда офицеры попадали в руки к шантажистам.

— Но о шантажистах там и речи не было, господин ротмистр. Да и вообще разговор идет о романах ужасов.

— Ах так, понимаю.

Воцарилось молчание, от которого всем стало как-то не по себе. Александру вдруг вспомнились недомолвки Ирены, когда она говорила о муже. Вспомнились ее недомолвки и, странным образом, вспомнился также человек в цилиндре, которого он видел в почтовом отделении на вокзале. Непонятно, какая между ними связь? Александр попытался привести в порядок свои мысли, но тут ему помешала фрау Серафина — она пожаловалась своим неприятно пронзительным голосом, что вся компания вдруг «скисла».

— Виноват, как всегда, ты, Луи, — напустилась она на мужа.

— Я? Помилуй, душа моя, почему я?

— Ты нагнал на всех жуть своим рассказом о телефонном разговоре с неизвестным. — Она захихикала и знаками попросила мужа помочь ей поддержать умолкнувший разговор. — Чем же все кончилось? Никогда ты не можешь рассказать все до конца! Что ты ответил этому субъекту на его сумасшедшую просьбу?

— Прежде всего я попытался убедить его открыть свое инкогнито.

— Он, конечно, не согласился?

— Конечно.

— Ну а дальше что? Ты положил трубку? Или… Луи, неужели ты… согласился?..

— Представь себе: согласился. В подобных случаях нельзя сказать «нет». Кроме того, мне самому чрезвычайно интересно, чем это кончится.

— Луи! For God’s sake![28] Я не нахожу слов. И когда же ты ждешь этого… этого визитера?

Банкир взглянул на большие стенные часы.

— Двадцать минут двенадцатого. Через десять минут неизвестный должен быть здесь. Он сказал: ровно в половине двенадцатого. Он позвонит с черного хода, два коротких звонка, один длинный. Я уже дал инструкцию Антону, он его сейчас же впустит и проведет в библиотеку.

— Ого-го, вот это называется роман ужасов с точной техникой, — пробасила графиня. — Настоящая бомба замедленного действия!

Все засмеялись, затараторили, перебивая друг друга, и замолчали так же внезапно, как до того оживленно заговорили. И опять от этого молчания всем стало не по себе. Было в нем что-то жуткое, тягостное. Часы хрипло тикали. Большая стрелка подошла к шести. Сейчас что-то должно было случиться. И не случилось.

Александр почувствовал одновременно и облегчение и усталость. Ему не давало покоя желание встать, уйти, побыть одному. «Что за дурацкое состояние, — думал он, — иногда даже самые близкие друзья в тягость». Как может Зельмейер выносить Серафину! А он, Александр, тоже ведь выдерживает семейный зверинец — Каролину и Ранкля! Неужели Ирена когда-нибудь превратится в такую Серафину Зельмейер? Что за чепуха!

Стрелка уже подвигалась к девяти. Вдруг в соседней комнате зазвонил телефон. Слышно было, как дворецкий подошел к телефону, сказал в трубку «Алло, особняк Зельмейера!» Банкир отодвинул стул и осторожно стряхнул пепел с толстой гаваны.

— Звонок по ошибке, — доложил появившийся в дверях дворецкий.

И опять все затараторили, перебивая друг друга, — заговорили о телефонных звонках, о чудесах техники, суевериях, несбывшихся предчувствиях, — потом прервали разговор, прислушались. Все тихо. Положение спасла Ульрика Ранкенштейн, снова выступившая со своими анекдотами, которых у нее был, по-видимому, неисчерпаемый запас. В половине первого она стала прощаться.

— Теперь уже ничего не случится, — сказала она. — Ваша бомба не взорвалась, дорогой Зельмейер.

Александр вздрогнул. Мысленно он был далеко, как густой завесой тумана отделенный ото всех грустными воспоминаниями об Ирене. Теперь он точно с луны свалился. Растерянно наблюдал он, как ротмистр пристегнул саблю, а затем, брыкнув левой ногой, оттолкнул саблю, чтобы она не путалась между ногами… Ишь ты, да ведь как раз так же брыкался господин в цилиндре. Ну конечно: офицер в штатском! Ошибки быть не может. Потому-то, размышляя над словами Ирены о муже, он и вспомнил его… Ах, почему он не удержал Ирену?

Зельмейер ущипнул его в плечо.

— Эй, Александр, очнись, что с тобой? Все еще под впечатлением несостоявшегося появления гостя-призрака?

— Да… то есть, нет… то есть… — Александр провел рукой по лицу, словно желая скрыть промелькнувшую улыбку смущения. — Скажи, Людвиг, до каких лет будем мы гоняться за голубым цветком?

XVI

Тоска может отравить человека; вначале понемногу приятно затуманивается сознание, потом постепенно наступает уныние, вялость, тупое равнодушие.

Александр находился в этой второй, расслабляющей, стадии и был не рад тому, что он в Вене. Но у него не хватало энергии уехать. Для человека, отравленного тоской, самое трудное решиться на какую-либо перемену.

— Знаю, в этот приезд я не гость, а кошмар, — говорил он Зельмейеру. — В свое оправдание могу сказать только одно — я действую на нервы не только тебе, но и себе. Да, да, не спорь, я действую тебе на нервы, это же видно, нечего из вежливости трясти головой… И, конечно, мне следовало бы объяснить, почему я сейчас такой невыносимый. Но в данный момент не могу. Действительно не могу. Верь мне. Я еще не окончательно отупел и не стал старым нытиком. Я только временно не в форме, меня как бы подменили. Со мной это бывает. Да, да. Не бойся, это пройдет… Но, может, лучше всего просто выгнать меня вон.