Прощание с мирной жизнью - [55]

— Еще порцию, птичка?

— Нет, что вы!

— Ну, а как насчет сладенького?

— Нет, спасибо, правда, не хочу. — Она говорила не на диалекте и при этом смешно вытягивала губы, словно дула на лакомый, но слишком горячий кусочек. — Правда, не хочу. Да и познакомились-то мы по ошибке. — Она, видите ли, обещала вальс брату своего шефа, и когда дамы приглашали кавалеров, обозналась и пригласила Зельмейера. — Мне надо бы поискать брата моего шефа, — жалобно протянула она, чувствуя свою вину, — теперь он, верно, ушел и завтра, конечно, насплетничает на меня. — Она вздохнула. Ее шеф заведовал складом, где она служила младшей конторщицей; он и так «придирается» к ней за то, что она всегда норовит отодвинуться, когда он, проверяя записи поступления товаров, подсаживается слишком близко. — Уж очень от него чернильной резинкой пахнет. Конечно, ко многому можно притерпеться, но это уж слишком. — Она снова вздохнула. Ее наивное детское личико вдруг сделалось усталым-усталым, но она тут же приободрилась. — Э, пустяки, не съест же он меня! — Она засмеялась и осторожно хлопнула по плечу Александра, погруженного в свои мысли. — Вот вы все время думаете, скажите, а какой в этом толк?

— Что? Какой толк? — спросил Александр, не сразу сообразив, о чем речь.

— Ну, вот если все время думать. Я только тогда думаю, когда мне грустно, и толку от этого ничуть. А вот если я высуну судьбе язык… — Она вдруг прервала свою речь: — Господи, да это он там внизу, в зале, стоит и смотрит наверх! Вон тот толстый с сигарой, а рядом его брат, тот самый, которого я не пригласила. Спасибо! — И она уже устремилась на лестницу, ведущую с галереи в зал.

Александр и Зельмейер видели, как она подбежала к двум мужчинам грубоватого вида и вместе с ними пошла к выходу. В дверях она на шаг отстала, покосилась на галерею, подмигнула и высунула язык в спину своим кавалерам.

Зал опустел. Друзья допили бутылку нусбергера, стоявшую на их столике, и поднялись. Оркестр замолк; несколько музыкантов отстегнули воротнички; валторнист вынул из своего инструмента мундштук и вытряхнул из него слюну.

Несколько цветных фонариков прогорели и висели клочьями. Резкий и все же какой-то тусклый свет ничем не прикрытых лампочек раздражал. Всюду валялись измятые цветы, окурки сигар, апельсинные корки, блестки и шпильки.

На улице в лицо друзьям пахнуло сырым дождливым ветром. Небо было затянуто тонкой пеленой перистых облаков. Помигивали газовые фонари.

— Поеду домой, в Прагу, — сказал Александр, словно заканчивая долгий разговор, — действительно толку ничуть… Я хочу сказать: вообще толку нет.

Часть третья

I

Четырнадцатилетний Франц Фердинанд подкрался к кухонной двери и прислушался. Уловив равномерный звук ножа, резавшего лапшу, он успокоился; что помешает горничная Мария, он не боялся.

Мальчик прошмыгнул к кабинету отца. Дверь была заперта, как обычно, когда Ранкля-старшего не было дома, но Франц Фердинанд достал ключ из-за газового счетчика, куда, уходя, его прятал отец.

Замок и дверные петли были тщательно смазаны; дверь открывалась легко и без скрипа.

Красные и желтые стекла окон в новоготическом стиле смягчали солнечный свет. Освещение и обстановка — вычурный письменный стол, диван, обитый турецким ковром, полки, уставленные книгами в переплетах из тисненной золотом кожи, скрещенные рапиры и батальные картины на стенах — все это вместе создавало впечатление, что это не комната, где живут и работают, а театральная декорация.

При входе в кабинет отца Франц Фердинанд сразу ощутил тяжелый застоявшийся запах табачного дыма, пива и фиксатуара. На мгновение он задержал дыхание. Пот выступил у него на лбу. Он обтер его рукавом, переступил через порог и запер изнутри дверь.

Часы с кукушкой пробили три. Мальчик подошел к полке с книгами и быстро вытащил из задних рядов несколько томов, исчезновение которых, как он полагал, отец заметит не скоро.

По тому, как он орудовал, было ясно, что это для него дело привычное. И действительно, он не в первый раз выступал в роли книжного воришки. Уже с полгода продавал он книги из отцовской библиотеки в букинистическую лавку неподалеку от Карлова моста. Вначале все было очень просто: Франц Фердинанд без труда заполнял пустые места на полке, просто переставляя книги по-иному. Но постепенно это становилось все трудней и трудней. И все же он не хотел отказаться от кражи книг. Отец совсем не давал ему денег на карманные расходы, ссылаясь на спартанский идеал воспитания; правда, кое-что Франц Фердинанд выручал, поторговывая дублетами марок и бабочками, этого хватало на хлопушки, книжонки про индейцев, входные билеты на футбол или в синематограф, но у Франца Фердинанда были и другие расходы. Он воровал не только для себя. Выручка от тайной торговли книгами перекочевывала к… Валли; четырнадцатилетний мальчишка постоянно делал ей подарки, само собой разумеется, анонимные.

До сих пор особое обстоятельство благоприятствовало Францу Фердинанду: круг чтения его отца был крайне ограничен. Книги, которым доктор Ранкль уделял любовь и внимание, умещались на небольшой полке; это были пропитанные духом ура-патриотизма исторические труды и произведения на тему о великодержавной Австрии. К этой полке Франц Фердинанд даже близко не подходил. Район его действия находился позади длинного ряда классиков и философов-гуманистов, всегда покрытых легким слоем пыли.