Прощание с мирной жизнью - [50]

— Может быть, сейчас не стоит перемывать косточки графине, душа моя? — с некоторым лукавством спросил Зельмейер, когда жена начала обстоятельно излагать только что имевший место телефонный разговор. — Дело в том, что я еду на биржу и хотел бы поспеть туда до заключительных курсов.

— А кто тебя держит, разреши спросить? — отпарировала супруга. — Во всяком случае, не я. Зачем ты вообще подымался сюда?

— Чтоб сообщить несколько новостей, которые могут тебя заинтересовать!

— Как это с твоей стороны любезно! Но я предполагаю, что ты пришел не только из альтруистических побуждений, верно?

— Ты просто ясновидящая, ангел мой! Верно. Заодно я хотел сообщить, что сегодня вечером у нас будет Александр.

— Что ты говоришь! Значит, он все-таки нашелся! Тебе, может быть, также известно, почему твой Александр вчера даже не дал себе труда известить нас?

— Тут я, к сожалению, ничего не могу сказать. В телеграмме, которую я получил, он тысячу раз извиняется и сообщает, что готов искупить свой грех и явится сегодня к ужину с повинной.

— Ах, как мило! What a nerve[24], как сказали бы в Англии. А где он шатался вчера? Что он не упал с поезда, теперь как будто выяснено точно. Должно быть, он встретил какую-нибудь мамзель, из тех, что гоняются за солидными господами.

— Но, Серафина…

— Нечего, нечего, будто я не знаю твоего друга Рейтера!

— Гм, все возможно, мне тоже показалось, будто в его телеграмме что-то не то. Она послана с Южного вокзала, а из Праги, как известно, приезжают с Северного. Неувязка с телеграммой, конечно, пикантна… Но, к своему ужасу, я вижу, что задержался здесь дольше, чем предполагал. Заключительные курсы уже успеют вывесить. Прощай, mon amour…[25] Ой, новости-то, которые, я припас для тебя, уже вылетели у меня из головы.

— Вот ты всегда так!

— Всегда? Ну что ты! Господи, я в самом деле пропущу заключительные курсы.

— Только по собственной вине, дорогой мой. Ты бы уже давно мог выложить свои новости. Во всяком случае, я надеюсь, что они касаются кредита на постройку нового аэроплана ротмистра Каспровича?

— Очень сожалею, но я имел в виду другое, тоже «дефицитное» предприятие. Твой сын благополучно прибыл в Нью-Йорк. Это бы еще ничего. Но, к сожалению, в первый же день по приезде он ухитрился занять у нашего нью-йоркского представителя «Моррисона и К°» вдвое больше, чем ему выдается в месяц… В данном случае, как мне кажется, теория наследственности блестяще себя оправдала… Но считай, что я ничего не сказал. Целую ручку! До вечера, mon amour!

XIV

Переживая горечь прощания, Александр снова впал в апатию, в полузабытье, потерял волю.

Будто во сне, ехал он с Иреной в город на Южный вокзал. С Иреной и все же без нее, — уже одно то, что они ехали к поезду, который должен был увезти Ирену, делало ее бесконечно далекой.

Будто во сне, слышал он, как замерли прощальные слова: «Прощай, Александр, прощай, любимый мой!» — будто во сне, смотрел, как уходит поезд, как рассеивается тянущаяся за ним полоса дыма.

Будто во сне, пошел он тут же на вокзале в почтовое отделение, послал телеграмму Зельмейеру. С огромным напряжением сочинил он беззаботно-шутливый текст и, совсем обессилев, опустил голову на руки и оперся о конторку. Рядом у окошка, где выдавалась корреспонденция до востребования, кто-то спросил, нет ли писем на имя адресата под шифром «Опернбаль тринадцать». Мужской, нарочито молодцеватый голос. Александр раз уже слышал этот голос, но где? Когда?

Через минуту, подняв голову, он увидел высокого, широкоплечего господина в элегантном зимнем пальто и цилиндре, отходившего от соседнего окошечка; в руке у него было письмо в лиловом конверте. При ходьбе он время от времени точно от чего-то отбрыкивался левой ногой, и это странное движение запечатлелось в мозгу Александра.

У выхода из вокзала Александр вдруг опять увидел господина в цилиндре, на этот раз в обществе девически хрупкого юноши богемного вида, одетого весьма экстравагантно. Оживленно жестикулируя, шагали они взад и вперед, потом остановились в нескольких шагах от Александра. Господин в цилиндре вскрыл лиловый конверт, вынул из него несколько банкнотов и протянул собеседнику. Тот небрежно сунул деньги в карман, с деловитой улыбкой пожал господину в цилиндре руку. Александр слышал, как он сказал: «Нет, сегодня ничего не выйдет. И завтра вечером я тоже не могу. Возможно, я еще дам тебе знать. Прощай!» Он кокетливо приподнял широкополую шляпу и ушел, вихляя бедрами. Господин в цилиндре, как зачарованный, смотрел ему вслед. Плечи его опустились, казалось, его поддерживает только зимнее пальто, а то он совсем бы сник, — весь его вид говорил, как он подавлен, как покинут. И опять он брыкнул левой ногой. Где Александр видел его раньше? Но незнакомец уже подозвал фиакр и уехал.

Александр еще немного помедлил, потом перешел довольно безлюдную привокзальную площадь и очутился в Швейцарском саду. По дорожкам, среди клумб и кустов, окутанных первой, еще робкой зеленой дымкой, прохаживались няни с детскими колясочками. Пенсионеры кормили скворцов. Нежно прижавшись друг к другу, прошла влюбленная парочка, женщина смеялась воркующим смехом. При мысли о своем одиночестве Александр почувствовал озноб. Он поспешил из сада на недавно устроенную стоянку таксомоторов.