Прощание с мирной жизнью - [49]

Она поцеловала Александра, мягко высвободилась из его объятий, удержала его руки в своих.

— Я не могу, Александр, не могу, мой милый. Другого нет. Это правда. И мужа я не люблю, верь мне! Но я должна вернуться к нему. Ты этого не поймешь, но это так, я должна. Ради его матери. Я выросла у нее в доме. Она всегда была так добра ко мне. Очень добра. Курт ее единственный сын. В нем вся ее жизнь. Она убеждена, что без меня он пропадет. Вот поэтому я и дала ей слово вернуться к нему. Я никогда не прощу себе, если с ней что-нибудь случится по моей вине, ведь Курт свихнется без моего присмотра… Неужели ты этого не понимаешь?

— Не совсем, родная. Твой муж — офицер?.. Да? Странно, я сразу так и подумал. Но скажи, а я помочь не могу? Если дело только… не пойми меня превратно, я бы никогда не предложил этого, если бы не думал… я хочу сказать, если все дело только в деньгах?..

— Нет, не только в деньгах. Ах, Александр, прошу тебя, не спрашивай… нет, я вечно буду упрекать себя, я не смогу жить и радоваться жизни, если… нет, нет, нет, ты, любимый мой, помочь не можешь. Я должна вернуться к нему. И потому… Ах, Александр, ты же сам сказал, что не хочешь больше трагедий. Вчера было так хорошо. Разве этого не достаточно? Погоди, я дам тебе что-то на память! — Она выпустила его руки, и, порывшись в несессере, достала тоненькую золотую цепочку с голубым сердечком. — Это моя первая драгоценность. Поэтому она мне особенно дорога. И поэтому, и еще из-за цвета. Ультрамарин, ведь это — заморский, какое чудесное слово, правда? Пусть с этого дня ультрамарин будет нашим цветом! Пусть, когда один из нас увидит что-нибудь такого цвета, пусть он подумает: это привет от моего друга. Да?.. Ах, Александр, не делай такие печальные глаза, любимый мой, мне ведь тоже нелегко.

XIII

Было около одиннадцати утра. Солнце стояло уже довольно высоко над башнями венской Вотивкирхе^{37}. Оно золотило темно-серые и ярко-желтые фасады старинных бюргерских домов на Шварцшпаниерштрассе, среди которых роскошный особняк Зельмейера выделялся, пожалуй, только модернизированными окнами второго этажа.

Спальня и будуар фрау Зельмейер были выдержаны в ультрасовременном, так называемом лабораторном, стиле — раздвижные, необычно широкие окна, преобладание стекла и никеля, что свидетельствовало о вкусах хозяйки, следившей за капризами моды.

Фрау Серафина Зельмейер — пятидесятилетняя дама, хрупкая, остроносенькая, с густым слоем пудры «загар» на лице и иссиня-черными волосами, остриженными под пажа, — напоминала какую-то экзотическую птицу, сходство с которой ей придавали также резкие, быстрые движения. Она уже проделала утреннюю гимнастику, взяла ванну и, снова лежа в постели, кушала завтрак.

Без всякого удовольствия, медленно грызя тосты из докторского хлеба и запивая их горьким черным кофе (это совсем не вкусно, но, господи боже, чего не сделаешь ради сохранения девичьей талии!), фрау Серафина вела оживленный телефонный разговор с графиней Ранкенштейн, состоявшей, как и Серафина, членом женского комитета при недавно созданном Австрийском союзе любителей воздухоплавания.

— Но, милая, дорогая моя, не стоит огорчаться, что вы вчера не могли быть… — щебетала фрау Зельмейер тоненьким птичьим голоском. — Скажу вам по секрету: все было all right…[21] Что? Но, дорогая моя, как можно!.. Нет, нет. Только господина Рейтера, того, что из Праги, с которым вы хотели поговорить о Союзе… Да, и даже не прислал извинения, каково?.. А я еще пригласила профессора Гольдштюкера… Гольдштюкера, теософа, он тоже приехал по каким-то пражским делам… Нет, тут я должна взять господина Рейтера под свою защиту, нет, он совсем не провинциал, наоборот, но от друзей моего мужа всего можно ждать… Перевоспитать? От этой мысли я давно отказалась. Кроме того, entre nous[22], мещанский счастливый брак — это не для меня… Нет, развод, по-моему, тоже мещанство, развестись всякий может… Как могла вам прийти такая мысль, дорогая? Это чисто деловые отношения: ротмистр Каспрович феноменально искусный пилот, вы сами знаете, а я того мнения, что в подобных случаях надо оказать поддержку… Да что вы! Ни капельки! Я, как говорят англичане, good sport[23], а на вас, дорогая, я уж никак не могу обижаться… Как, уже так поздно?.. Да, мне надо было бы уйти еще до ленча… Нет, к пилотам это никакого отношения не имеет… В «Сецессион»…^{38} Просмотреть список приглашений на вернисаж Турновского… Картины Турновского темперой вам не нравятся? Мне тоже. Но о том, чтобы нравиться или не нравиться, у этих кубистов вообще не может быть… Что?.. Нет, это просто своего рода душевный массаж… Да, да, я еще раз позвоню вам… По-моему, Зельмейер тут… Нет, внизу, я слышала, как он подъехал. Ну, так до вечера… Спасибо. Спасибо, дорогая, до свидания!

С этими словами фрау Зельмейер соскочила с кровати и подбежала к окну. Она не ошиблась. У дома остановилась элегантная карета, запряженная парой буланых; из кареты как раз выходил тучный господин. Он, улыбаясь, посмотрел на окно, снял серый котелок и жестом показал жене, что сейчас подымется к ней.

Через пять минут он был у нее. Она тем временем прошла в туалетную, чтобы одеться для выхода в город, поэтому супруги и поздоровались, и весь последующий разговор вели через полуоткрытую дверь.