Прощание с мирной жизнью - [103]

Ранкль вскипел.

— Я полагаю, мы здесь не в раввинской семинарии! — Шрамы на его лице пылали.

Франк провел дрожащей рукой по волосам.

— Разумеется. В раввинской семинарии при диспутах не прибегают к личным оскорблениям, дорогой кузен!

Ранкль задыхался.

— Что вы имеете в виду? Уж не хотите ли вы сказать?..

Александр хлопнул в ладоши.

— Хватит, хватит!

Франк отвесил низкий поклон и широко повел рукой, будто склоняя шпагу перед Александром и Ранклем.

— Ах, пожалуйста! — В знак примирения он, улыбаясь, поглядел на Ранкля. Но тот отвернулся и упорно смотрел на лестницу. Кончики его усов вздрагивали.

Александру стало его жалко. Совершенно неожиданно к этому присоединилось желание сбить самоуверенность с Франка.

— В конце концов все это не так уж важно, — решил он. — Пусть Кухарский печатает элегию. Вот, я подписал. Скажи Ябуреку, чтобы положил рукопись к бумагам, предназначенным для редакции. А теперь прощайте! Надеюсь, господа, что вы не вцепитесь друг другу в волосы.

— Ах, это же было недоразумение, дядюшка, — заверил его Франк, — правда, дорогой коллега?

Не успел Ранкль повернуться, как Франк уже завладел его рукой и принялся трясти ее в третий раз. Ранкль нехотя покорился. Казалось, будто автор трактата о «Роли совести в жизни и политике» пыхтит над заржавленным насосом колонки.

Смеясь в душе, Александр оставил их вдвоем.

XVIII

Когда несколько часов спустя Александр вышел из экипажа у подъезда своего дома, Франк уже поджидал его.

— Добрый день, дядюшка!

— Вы все еще здесь? — воскликнул не очень-то обрадованный Александр.

— Не еще, а опять здесь! — ответил Франк с веселой улыбкой. — Я принес curriculum vitae. — Он полез в карман и достал большой конверт. — Я решил, что нельзя заставлять вас ждать дольше, чем это необходимо. Надеюсь, вы довольны.

— Черт возьми, ну и темпы у вас — ультрасовременные, — невольно смягчившись, сказал Александр. — Я лично не принадлежу к категории людей, которые видят назначение человека в том, чтобы во весь опор промчаться по жизни. Но в наше время делают ставку на автомобильную скорость. Я дам вам знать. Не завтра и не послезавтра, — у нас и другие дела есть — но, в общем, скоро!

Он весело помахал рукой Франку и хотел войти в дом, но Франк, проявив находчивость, истолковал по-своему жест Александра и присоединился к нему. Быстро вращая глазами, изливался он в благодарности Александру за его ободряющие слова и просил не считать, что спешка с curriculum vitae свидетельствует о его нетерпении.

— Я далек, дядюшка, от намерения торопить вас. Просто, когда нет никаких других дел…

И Франк быстро нарисовал картину того, что он называл муками вынужденного безделья. Теперь оставался только шаг до вопроса, не может ли он быть чем-нибудь полезен, пока не будет удовлетворена его просьба. Франк сделал этот шаг с само собой понятной проворностью, конечно, заверив при этом Александра, что он ни в коем случае не желает быть навязчивым.

— Избави бог! Но, может быть, надо привести в порядок, скажем, шкаф, где хранится архив, или каталог библиотеки? Ведь в библиотеке всегда требуется привести что-то в порядок, а я таким образом получил бы возможность познакомиться с рейтеровской книжной сокровищницей, о которой мне рассказывала моя покойная матушка.

— Хорошо, хорошо, — прервал наконец Александр поток красноречия своего спутника, — согласен, молодой человек, идемте, займетесь на досуге моими книгами!

Разговаривая, они поднялись на третий этаж, и Александру, пока что следившему за поведением Франка с тем доброжелательным любопытством, которое мы невольно испытываем, глядя на непонятную нам суетливую деятельность некоторых насекомых, вдруг стало скучно. Он быстро прошел к библиотеке и открыл дверь:

— Вот, книги стоят здесь. Желаю вам хорошо провести время… Эй, кто здесь?

Леопольд фон Врбата поднялся со скамеечки, на которой сидел в неудобной позе напротив Валли, небрежно развалившейся на качалке. Он щелкнул каблуками.

— А, это ты, Польди! Здравствуй, здравствуй! — Александр подошел к новоиспеченному майору. — Поздравляю тебя задним числом с повышением!

Прищурившись, с добродушной иронией рассматривал он Польди. Майор был в новом, как с иголочки, мундире с шитым золотом воротником и сверкающими звездами. Он был при орденах: золотой крест за заслуги на красной ленте, Signum laudis[53]^{59} с бородатым профилем Франца-Иосифа; бронзовая боснийская медаль 1908 года и импозантный орден Липпе-Детмольдского княжеского дома — благодарность сиятельного гостя, присутствовавшего на маневрах, за неустанные заботы Польди о княжеской полевой кухне.

Все на майоре сияло и сверкало, от ярко-красных бархатных отворотов до изящно прижатого к бедру черного лакированного кивера и остроносых офицерских штиблет.

— Замечательно, — сказал Александр, — теперь тебе только надо отрастить брюшко, и тогда — хоть в генералы. Но что случилось? Что у тебя за физиономия?

Действительно — кислое выражение лица Польди поражало несоответствием с блеском всего прочего облика. Лоб был наморщен, а нос так безрадостно смотрел вниз, словно ему никогда не доводилось вдыхать вкусные запахи пулярки по-бресски с рублеными трюфелями или стерляди а-ля Леопольд в шампанском — последних творений Польди, премированных на соревновании в «Обществе поваров-любителей имени Брилья-Саварена»