Прощание с мирной жизнью - [101]

Александр закрыл глаза. Он представил себе полковника Редля таким, каким видел его в тот вечер, в ресторане Захера: бледный, с опущенными плечами, которым, казалось, не давал сникнуть только мундир… мундир или элегантная шуба! Да, ясно: господин в цилиндре и шубе тогда на почте в здании вокзала тоже был Редль.

«Кроме меня, его могли видеть и другие, тогда, во время его рандеву с тем подозрительно женственным юнцом, — соображал Александр, задумчиво посасывая сигару. — Шантажист… а может быть, его самого шантажировал тот юнец… денежная обеспеченность сильный стимул для шантажа. — Он несколько раз передвинул сигару из правого угла рта в левый и обратно. — Надо поговорить с Кухарским. Мне кажется, я напал на след истинных мотивов самоубийства».

Быстро шагая через две ступеньки, поднялся он наверх и поспешил к себе в кабинет. Он поднял трубку телефона, но потом снова опустил ее. Сцена на вокзале в Вене около почтового отделения была слишком тесно связана с Иреной; нет, отдать из этих воспоминаний хоть что-нибудь Александр не мог и не хотел. «И вообще, кто имеет право копаться в глубоко личных делах покойного Редля? Да, самоубийство офицера высшего чина обязательно возбудит интерес общественности, и с точки зрения журналиста тут не должны возникать никакие сомнения, скорее уж… нет, я просто не могу…»

XVII

— Видно, сегодня конца не будет! — Все утро у Александра были посетители, он даже не успел просмотреть корреспонденцию. Был уже час дня, и тут Ябурек подал еще одну визитную карточку. — Надеюсь, последний?

— Еще господин Ранкль просил доложить о нем, говорит, спешное дело.

— Так, так, у него, разумеется, всегда спешное дело. А что тому господину нужно? — Александр взял с подноса визитную карточку и повертел ее в руке. На золотообрезной карточке под пергамент было напечатано вычурным шрифтом: «Гвидо Франк (Готлиб Франкенфельд). Литератор и публицист», а внизу написано от руки: «По особо приватному делу». Слово «особо» было подчеркнуто. Оформление карточки не вызывало доверия. «Вероятно, непризнанный гений, — подумал Александр, — хочет, чтобы напечатали его фельетоны на сексуальные и психологические темы. Видали таких, дружок! — Он бросил визитную карточку на стол и посмотрел на часы. — Еще и Ранкль сверх комплекта. Нет, благодарю покорно!»

Ябурек угадал мысли Александра. Он спросил:

— Прикажете сказать, что, к сожалению…

Он не закончил: за дверью послышались возбужденные голоса двух спорящих.

— Позвольте, я бы очень просил вас принять во внимание…

— Нет, вы позвольте, я не могу согласиться…

Дверь вдруг распахнулась, и оба непрошеных визитера влетели в кабинет.

Ябурек сделал шаг вперед как бы для того, чтобы помешать их вторжению, но вскочивший со своего места Александр удержал его движением руки. Между его густыми бровями залегла резкая складка.

— Господа, что это значит? — сердито спросил он.

Ранкль и незнакомый посетитель отступили. Стало тихо. Александр смотрел на них в упор. Они метали грозные взгляды и, казалось, готовы были вцепиться друг другу в волосы. Ранкль — белобрысый усач — был на голову выше своего до синевы выбритого противнике. Он был плотнее, здоровее на вид. Но все эти преимущества меркли перед подвижностью его соперника. У того была особая манера запрокидывать голову с покатым лбом, приглаживать зачесанные назад вьющиеся волосы, вызывающе вращать влажными блестящими глазами и упрямо выдвигать подбородок.

«Он мог бы играть Юлия Цезаря на провинциальной сцене, — отметил про себя Александр, — и, может быть, даже…»

— Простите, ради бога, — обратился незнакомый посетитель к Александру. Он говорил слегка певучим баритоном.

— Прости, — в свою очередь, обратился к Александру и Ранкль. Он с злобным удовольствием подчеркнул обращение на «ты», — прости, дорогой папочка!

При последних словах Ранкля с незнакомым посетителем произошла мгновенная перемена. С покатого лба исчезло облако недовольства. Влажный блеск глаз стал сильнее и задушевнее. Губы расплылись в широкой улыбке, открыв крупные желтые зубы. Не успел ошарашенный Ранкль опомниться, как претерпевший чудесную перемену противник уже пожимал ему обе руки.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул литератор и публицист, тряся ему руки. — Если бы я знал! Подумать только! — С каждой фразой баритон его звучал все сочнее. — Я никак не думал, что имею дело с родственником… Да, да, я имею честь состоять с вами в родстве. Я, — тут он наконец отпустил руки Ранкля и сделал шаг к Александру, — я сын одной из ваших кузин, господин Рейтер, и это, надеюсь, дает мне право считать вас в известной мере своими дядюшкой и кузеном. И надо же, чтобы так случилось. Я в отчаянии! Правда, в свое оправдание должен сказать, что знаком с господином Рейтером только по его юношеской фотографии, и вы должны согласиться, что даже опытный физиономист с трудом признает взрослого сына по юношеской фотографии его родителя… Что? Вы зять? Ну, тогда я полностью оправдан, господа… то есть если разрешите: милый, глубокоуважаемый дядюшка и… извините, я забыл вашу фамилию! Ах да, как я мог запамятовать, профессор Фридрих Ранкль! Не сочтите за обиду! — Он опять завладел руками Ранкля, чтобы пожать их. — Я счастлив, что все так прекрасно уладилось. Действительно счастлив. Но теперь не буду больше мешать. Вы и представить себе не можете, как тяжела мне мысль, что я нарушаю семейный tête-à-tête