Прощание с мирной жизнью - [105]

— Нечего сказать, дожили до порядков, — проворчал Ябурек ему вслед. — Никакой дисциплины! Не дом, а проходной двор! — При этом он бросил язвительный взгляд на Франка, но тому удалось умилостивить возмущенного старика, с похвалой отозвавшись о дисциплине доброго старого времени.

— Кто этот господин? — спросил немного спустя Гвидо.

— Разве вы его не знаете? Доктор Кухарский.

— А, главный редактор «Тагесанцейгера»? Что такое у него стряслось? Я уж думал, его сейчас удар хватит!

— Вы думали из-за его?.. — Ябурек постукал себя по лбу. — Нет, этого можно не опасаться. Он всегда такой, кажется, вот-вот лопнет. Но то, что он в три часа дня примчался сюда на всех парах, это неспроста, в это время он всегда сидит в кафе «Континенталь». Будьте покойны, в мире что-нибудь стряслось.

— Да что вы! У него полны руки были депеш. С красными штампами.

— Неотложные сообщения для прессы. Вот, видите, все ясно.

— Как? Что ясно?

Ябурек наморщил лоб и втянул голову в плечи. С жестом, приблизительно означающим: «Редакционная тайна!» — он взял под мышку папку, в которую сложил бумаги, и вышел.

Франк остался сидеть, но головой и всем корпусом повернулся к двери, за которой скрылся Кухарский.

За дверью слышался визгливый фальцет Кухарского. Франку показалось, что он уловил слова «скандал» и «сенсационный шанс». Он испытывал настоящие муки. Он, Гвидо, сидит здесь в полном бездействии, а там, в кабинете, обсуждаются журналистские «бомбы». Кому-то предоставляется возможность выдвинуться. Но о нем, конечно, не подумают. А между тем не может быть никаких сомнений, что он уже сейчас носит в кармане карандаш главного редактора, этот маршальский жезл журналистики.

«Только бы меня подпустили к этим возможностям!» — думал он. Его неудержимо тянуло к двери в кабинет, но он не давал себе воли: «Ябурек может вернуться каждую минуту. — Вот окаянство! Почему я не там! Господи, как этот толстопузый визжит!»

Доктор Кухарский действительно был вне себя. Сердито фыркая, бегал он по комнате.

Надо же, чтобы с «Тагесанцейгером» случилась такая неприятность! Полковник Редль оказался шпионом, и теперь газета, для которой это явилось полной неожиданностью, скомпрометирована!

— Начальник штаба корпуса на службе у русских! — ораторствовал Кухарский. — Бывший глава разведывательной службы — и вдруг шпион! Какой замечательный случай для «J’accuse»[54]. А мы, можно сказать, попали в самую точку! Напечатали это, с позволения сказать, произведение вашего зятя! Воспели шпиона! И в довершение всего раскрыл это дело сотрудник нашего конкурента. Молокосос, репортер местной хроники из «Богемии»…^{61} И как раскрыл! Вопреки всем законам журналистики! — Кухарский задыхался, он остановился, загребая воздух руками, словно для того, чтобы накачать его в легкие. — Рассказать, как он дознался, что Редль покончил с собой из-за того, что был уличен в шпионаже? Этот репортер — футболист, капитан футбольной команды; в воскресенье центрального нападающего не оказалось на месте, он пошел узнать почему и выяснил, что тот не явился на поле, так как он слесарь и должен был по распоряжению военной комиссии вскрыть шкафы в квартире Редля. Ну, что вы на это скажете? В кафе «Континенталь» шутники уже рекомендовали нашим редакторам продать вечные перья и вместо них приобрести бутсы. — Кухарский остановился и опять стал загребать воздух. — Неслыханно! Просто неслыханно! Еще понимаю, если бы осрамилось правительство. Но чтобы такое случилось с нами!

Главный редактор еще некоторое время бегал взад и вперед по комнате, потом вдруг подступил к Александру, который спокойно сидел за письменным столом. Что с ним в конце концов? Почему он не горячится? Кухарский был уверен, что Александр взорвется и, между прочим, поэтому тоже всячески распалял себя. Теперь он чувствовал себя в некотором роде обманутым.

Александр догадывался, что творится с его собеседником.

— Дорогой мой, вы, наверное, думаете, что я спятил, раз я слушаю и не выхожу из себя, — сказал он с какой-то странной улыбкой. — Но просто сегодня у меня не то настроение, хотя это действительно отвратительная история. Со всех точек зрения. Только, как я уже сказал, сегодня я не расположен волноваться. Да, да, знаю, вы уверены, что я сумасброд и сверх того предал газету, возможно, завтра я и сам буду так думать — но сегодня… сегодня для меня все это не имеет значения.

— Но позвольте, я не понимаю, — пробормотал Кухарский, — что нам теперь делать; я думаю, мы должны объяснить читателям нашу точку зрения и…

— А что здесь объяснять? Мы просто должны сообщить, как обстоит дело с Редлем. К счастью, не мы одни попались на эту удочку. А потом, может быть, хорошо, что мы получили урок от наших конкурентов. Ну, ну, не падайте сразу в обморок, я только хочу сказать, что неплохо бы несколько освежить состав редакции. Привлечь новые молодые силы. Помилуйте, что это значит?..

В дверях стоял не менее их озадаченный Гвидо Франк, однако он опомнился гораздо быстрей.

— Прошу прощения, — сказал он, шаркнув ножкой, — сознаюсь, я невольно слышал часть вашего разговора и попросту не мог удержаться. Прошу вас, дядюшка, дайте мне возможность доказать, что я та новая молодая сила, о которой вы говорили. Умоляю вас, дайте мне эту возможность! Вы не раскаетесь… Разрешите мне также напомнить вам, что я как раз рекомендовал не торопиться с элегией доктора Ранкля…