Прощание с ангелами - [137]

— Вот и ты ничего не можешь поделать с объективными трудностями.

Это он сказал вслух, как бы подводя итог своим размышлениям.

— Но я борюсь с обезличкой, — сказал Фокс, — мы все в ответе друг за друга и, хотя повторяем это при каждом удобном случае, часто забываем об этом на практике.

3

К утру у Герберта поднялась температура. Губы у него подергивались, на лбу у корней волос выступал пот, Герберт вытирал его, но через мгновение пот выступал снова.

Рут настаивала, чтобы Герберт остался дома, он не соглашался, тогда она позвонила к нему на работу.

Забота Рут была ему приятна, хотя он и не строил никаких иллюзий. Лежачего не бьют. Его поднимают с земли. Приличие, гуманность, долг. Они женаты десять лет. Даже одиннадцать. Если есть любовь, все получается проще. Если ее нет, начинается супружество.

Рут хотела остаться с ним и не ходить в школу.

— Не устраивай тарарам, Рут.

— У меня сегодня три урока, — сказала она. — В одиннадцать я буду дома.

Когда она совсем уже собралась идти и на прощание подошла к его постели, он взял ее руку и прижал к своим разболевшимся глазам.

«Послушайте, что она думала. Послушайте, чего не сказала».

«Как объяснить тебе это сразу, да еще через ручей? Может быть, ты перейдешь по мостику на эту сторону?»

«Может быть, не нужно и переходить?»

«Очень нужно. Иди сюда, Симон, скорее».

Герберт все время чего-то ждал. Но понял это лишь тогда, когда в дверь позвонили. Он торопливо начал искать халат, не нашел, рассердился, а когда позвонили второй раз, высунул голову из спальни и крикнул: «Сейчас, сейчас». Он словно боялся что-то упустить. А что, собственно? Потом халат нашелся. Герберт надел его и открыл дверь.

На площадке стоял Фокс.

— Как дела, Герберт?

— Забота о человеке?

— Вот именно.

— Вид у меня паршивый, — сказал Герберт. — Я даже не побрился.

— Не устраивай торжественный прием.

Герберт провел Фокса в комнату и сказал, что, прежде чем начать разговор, ему непременно нужно одеться.

Фокс, оставшись один в ожидании Герберта, машинально перелистывал книжонку ровольтовского издания, лежавшую на столе, и думал: здорово его скрутило. Лицо почти такое, как тогда в сарае. Только старше. Воспоминание было неприятным, и Фокс пытался отогнать его. Спустя пятнадцать лет не следует возвращаться туда, откуда ты начинал. Но с той самой минуты, когда Фокс увидел перед собой на земле капитана с размозженным черепом, когда он понял, что незнакомый солдат Герберт Марула спас ему жизнь, между ними навсегда встал невысказанный вопрос: что я тебе должен за это?

Сколько времени может длиться чувство благодарности? До сих пор у него не было надобности об этом задумываться. И не это чувство связывало их все минувшие годы. Благодарность не бездонна, ее легко исчерпать, только в самом начале его поступки определялись чувством долга перед Гербертом. Потом все стало на свои места, и он перестал думать б побудительных мотивах. Так и полагалось, и было в порядке вещей, что Герберт всегда оказывался в первых рядах, рядом с ним, Фоксом. И не было нужды думать о благодарности, и можно было выкинуть ее из головы. Но вдруг снова приходится вспомнить о ней.

«Ну, меня уложили на обе лопатки, берись за дело, Фокс, чего ж ты медлишь?»

«Сперва скажи, Герберт, кому я должен раскроить череп?»

Он нашел в книге строчки, подчеркнутые Гербертом:

«Абсурдный человек говорит «да», и муке его несть конца».

Подчеркнуто синим.

Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты. Нет, не так. Скажи мне, как ты читаешь.

Герберт Марула — герой абсурда. Дальше ехать некуда.

Фокс все еще держал книгу в руке, когда в комнату вошел Герберт. Фокс невольно улыбнулся смешному представлению: Герберт, поднявший камень на вершину, дал себе передышку, побрился электробритвой и продолжил свой путь — к подножию горы.

Герберт заметил его улыбку.

— Рут привезла книгу из Западной Германии, — сказал он почти извиняющимся тоном.

— Знаешь, что мне не нравится в Сизифе? — спросил Фокс. — Верность своему жребию, мириться с которым, на мой взгляд, нет надобности. Даже Сизиф считает, что все в порядке, и это его главная ошибка. Сознательная вера в незыблемость сущего — вот где его вина.

Герберт ничего не ответил, только поглядел на Фокса.

«Не ходи вокруг да около, выкладывай, как-нибудь вытерплю».

«Одни не могут пережить свой успех, другие — свой неуспех, ибо они упускают из виду, что и то и другое — всего лишь этапы на их жизненном пути».

— Есть кое-какие неувязки, — сказал Фокс.

— Хочешь кофе?

— Нет, я очень ненадолго сумел вырваться.

«Все мы страдаем одной болезнью».

— Если бы я мог сделать кому-нибудь подарок, я бы подарил ему время, — сказал Герберт.

Коли говорить, то не откладывая, подумал Фокс.

— Мы уже не дети. Так что давай начистоту. После выборов твое место займет Кончинский.

Только сейчас он почувствовал, как трудно далась ему эта реплика.

— И не думай, пожалуйста, — продолжал он, — что мавр сделал свое дело. Не давай ходу подобным измышлениям.

— Я знаю, — сказал Герберт, — другого выхода нет. Надо проглотить и это.

Фокс почувствовал иронию и смирение в этих словах. Он понимал Герберта, но одобрить его позицию решительно не мог.