Прощание с ангелами - [136]

До последней минуты Фокс все еще надеялся, что дело не зашло так далеко.

«У каждого порой бывают срывы. Это не резон снимать человека с работы».

У него было подозрение, что Альбрехт в данном случае больше всего руководствуется личной антипатией. Да и вообще Альбрехт и Герберт не подходят для совместной работы. Впрочем, на увольнении Герберта настаивал не только Альбрехт.

«Профессиональная некомпетентность Герберта Марулы отражается и на его поведении. Он приписывает себе чужие успехи. Он не консультируется со специалистами, боясь разоблачений. Он требует создания в школах предметных объединений, но в своей работе этого принципа не придерживается».

Фокс не мог не признать, что всеобщее осуждение Герберта Марулы задевает и его, словно это он, Фокс, не оправдал доверия.

И может быть, именно это неприятное ощущение, мысль, что сам он что-то сделал не так, приводило его в особенную ярость.

«Так с людьми обращаться нельзя, товарищ Фокс».

С ним еще никто так не разговаривал.

Причем сцена получилась забавная. Он стоял голый, мокрый, набросив на плечи купальное полотенце, с трубкой в руках.

«Так с людьми обращаться нельзя».

Конечно, нельзя, черт подери!

«Ведь Альбрехту дали поручение. Почему он не поговорил с Гербертом?»

Разумеется, было нелепо спрашивать об этом у Рут. Скорей она могла у него об этом спросить. Тем не менее звонок Рут его взволновал.

— Я не затем пришел, чтобы рассказывать тебе байки, — заявил Фокс. Косые лучи солнца, бившие из окна, ослепляли его, действовали на нервы. Впрочем, сегодня утром ему все действовало на нервы, включая невозмутимое спокойствие Альбрехта.

Он почувствовал, что злость на председателя становится беспредметной. Так, например, его вдруг разозлило, что Альбрехт перестроился только после уроков Сталинграда, а уж это совсем не относилось к делу.

Он отодвинул свой стул, спасаясь от солнца.

— Ты когда говорил с Гербертом Марулой?

Следователь из тебя никакой, подумал Альбрехт.

— Зачем ты спрашиваешь, если сам знаешь, что я с ним не говорил?

— Почему не говорил?

— Случая не было.

— Тебе, кажется, поручили не случая ждать, а поговорить с Марулой.

— Твердых сроков никто не устанавливал.

— А решение когда вынесли?

— Десять дней назад.

— Значит, только потому, что у тебя не было случая, Герберт Марула должен был узнать от кого-то другого, что его смещают?

— Тут уж я не виноват.

— Так нельзя обращаться с людьми.

Этот упрек оставь при себе, думает Альбрехт.

— Можешь меня не учить, как надо руководить советом.

Знаю, знаю, думает Фокс, ты всегда был великим теоретиком. Интересно, что сталось бы с тобой, если бы тебя не подбили под Сталинградом? Генштабист или консультант при СвДП? Или член какой-нибудь бундестаговской фракции?

Он знал, что думать так не слишком порядочно, но гнев пересилил беспристрастность.

— Послушать вас, так виноватых вообще нет. Вы всегда умеете сослаться на объективные трудности. Пришло время уделять больше внимания личной ответственности.

— Вот именно, — сказал Альбрехт, чем сбил Фокса о толку, и, заметив действие своих слов, тут же перешел в атаку.

— Сдается мне, Эрнст, что в отношении к Герберту Маруле ты не можешь держаться вполне свободно. Сдается мне, что именно ты злоупотребляешь здесь личный фактором.

Фокс молчал и глядел мимо Альбрехта на кактусы перед окном.

— Предложение сместить Герберта Марулу было выдвинуто еще в прошлом году. Согласись, тогда момент был более подходящий. А теперь ты ищешь человека, повинного в нарушении какой-то формальности. Ты, и только ты удержал Герберта на посту в прошлом году. И это твоя личная вина.

Фокс невольно отметил, что Альбрехту в высшей степени наплевать, с кем он разговаривает. Он не подыскивает обтекаемых выражений, рубит с плеча и нимало не заботится о том, обидятся на него или нет. Это нравилось, как же иначе. И все же, на его взгляд, Альбрехт был просто бездушный сухарь.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я ему протежировал?

— Ты сам говоришь…

Роли переменились, теперь Фокс должен был оправдываться перед Альбрехтом. Теперь Фокс ушел в оборону. Но не это занимало его мысли, куда важней казалось выяснить, в чем же все-таки его вина. Вовсе не там, где ее пытается найти Альбрехт. Все началось гораздо раньше. Но когда?

— Речь вовсе не о том, что когда-то Герберт спас мне жизнь, что без него я уже давно бы сгнил в земле, речь идет о том, что, однажды взяв на себя ответственность за человека, ты не можешь по прихоти отмахнуться от нее. Мне следовало год назад поддержать смещение Герберта, следовало год назад сказать: ты хорошо поработал, ты отдал все, что мог. А теперь пришли другие, которые справятся лучше, ты и сам это видишь. Верно, тогда дело не зашло бы так далеко — во всяком случае, с чисто внешней стороны, — но для Герберта Марулы все равно ничего не изменилось бы. Я принимаю твой упрек в том, что решение запоздало на год. Мои расчеты не оправдались. Я надеялся, он одолеет заочный курс.

Неуместная при его должности мягкотелость, подумал Альбрехт. Он предпочел не объяснять Фоксу, почему до сих пор не переговорил с Гербертом. Получилось бы так, будто он оправдывается, а это было нежелательно. Он собирался поговорить с Гербертом сразу после того печальной памяти заседания, но воздержался из опасения, что Герберт воспримет это как личные козни председателя. Вообще же Альбрехту было все равно, кто ходит у него в заместителях, Кончинский или Марула, лишь бы дело делал. А разговор он откладывал, дожидаясь, пока Герберт подготовит новый проект.