Пропащий - [46]

, в эти дни и недели он предстал в этом обществе совершенно другим. Франц тоже сказал, что люди жили в Трайхе больше двух недель и что Вертхаймер их терпел, он действительно сказал терпел, и хозяйка гостиницы тоже употребила это слово по отношению к людям из Вены. После того как вся компания, которая не унималась даже по ночам, а днем напивалась до свинского состояния, уехала, Вертхаймер слег и не вставал с постели два дня и две ночи, сказал Франц, он-де сам в это время убирал мусор за городскими, вообще приводил весь дом в человеческое состояние, чтобы уберечь господина Вертхаймера, когда он снова проснется, от картины разорения Трайха, сказал Франц. Что ему, Францу, особенно бросилось в глаза: Вертхаймер велел доставить из Зальцбурга рояль, чтобы на нем играть, — наверное, для меня это важно. За день до того, как приехали люди из Вены, он заказал в Зальцбурге рояль и велел привезти его в Трайх, играл на этом рояле сначала для себя, а потом, когда компания была уже здесь, для всей компании; Вертхаймер играл им, сказал Франц, Баха, играл Генделя и Баха, чего он не делал больше десяти лет. Вертхаймер, сказал Франц, без передышки играл на рояле Баха, так что вся компания больше уже не могла этого выносить и уходила из дома. Как только компания возвращалась в дом, он тут же снова начинал играть Баха и играл до тех пор, пока они снова не уходили. Наверное, своей игрой на рояле он хотел свести их всех с ума, сказал Франц, потому что, как только они приходили, он начинал играть им Баха и Генделя, играл до тех пор, пока они не убегали из дома, а когда они возвращались, им приходилось смириться с его игрой на рояле. И так больше двух недель подряд, сказал Франц, который вскоре решил, что его господин сошел с ума. Он думал, что гости не смогут долго выдержать беспрерывной игры Вертхаймера на рояле, но они прожили здесь две недели, больше двух недель, все без исключения; он, Франц, конечно, видел, что Вертхаймер и в самом деле своей игрой на рояле свел гостей с ума, он подозревает, что Вертхаймер подкупал гостей, платил им деньги, чтобы они оставались в Трайхе, потому что, если бы он их не подкупал, без денежного пособия, они бы наверняка не оставались в Трайхе больше двух недель, чтобы дать вертхаймеровской игре на рояле свести их с ума, и я подумал, что Франц, возможно, прав, утверждая, будто Вертхаймер давал людям деньги и на самом деле их подкупал — хотя может и не деньгами, но наверняка чем-нибудь другим, — чтобы они остались на две недели, даже больше чем на две недели. Потому что наверняка он хотел, чтобы они пробыли больше двух недель, думал я, ведь в противном случае они бы не провели здесь больше двух недель, я слишком хорошо знаю Вертхаймера, чтобы считать его неспособным к такому принуждению, думал я. Все время лишь Бах и Гендель, сказал Франц, — непрерывно, до потери сознания. В самом конце Вертхаймер распорядился накрыть для всех этих людей в большой столовой внизу королевский обед, как выразился Франц, и сказал им, что наутро они должны исчезнуть, он, Франц, своими ушами слышал, как Вертхаймер сказал, что наутро он не желает их больше видеть. И действительно, для всех них без исключения он велел заказать на следующее утро, а именно на четыре часа утра, такси из Атнанг-Пуххайма, и они уехали, оставив после себя дом в катастрофическом состоянии. Он, Франц, безотлагательно начал приводить дом в порядок, он и не знал, что господин еще два дня и две ночи пролежит в постели, но так было даже лучше, потому что Вертхаймеру это было необходимо, и его без сомнения хватил бы удар, сказал Франц, если бы он увидел, в каком состоянии эти люди оставили после себя дом; они на самом деле намеренно испортили целый ряд вещей, сказал Франц, опрокидывали, перед тем как покинуть Трайх, кресла и даже столы и вдребезги разбили несколько зеркал и несколько стеклянных дверей — вероятно, в порыве гнева, сказал Франц, в бешенстве оттого, что были использованы Вертхаймером, думал я. И действительно, там, где десять лет не было никаких музыкальных инструментов, теперь, как я увидел, когда мы с Францем поднялись на второй этаж, стоял рояль. Я интересуюсь записками Вертхаймера, сказал я Францу еще внизу, на кухне, в ответ он молча повел меня на второй этаж. Рояль был «Эрбар», совершенно никчемный. Он был, как я сразу же выяснил, совершенно расстроенный, от начала до конца дилетантский инструмент, думал я. И я сказал Францу, стоявшему за моей спиной, сказал, обернувшись к нему: от начала до конца дилетантский инструмент. Я не мог совладать с собой и сел за рояль, но лишь для того, чтобы сразу же захлопнуть крышку. Я интересуюсь каталожными карточками, которые исписывал Вертхаймер, сказал я Францу, не может ли он сказать мне, где эти карточки. Он не знает, что за карточки я имею в виду, сказал Франц, тут же, впрочем, поведав мне, как Вертхаймер в тот день, когда он в Зальцбурге — в Моцартеуме, сказал Франц — заказал рояль, то есть за день до того, как он пригласил в Трайх людей, которые почти разорили дом, сжег в так называемом нижнем камине, то есть в камине в столовой, целую груду каталожных карточек. Он, Франц, помогал своему хозяину, потому что кипы карточек были такие большие и тяжелые, что Вертхаймер сам бы не смог отнести их вниз. Он вынимал из ящиков и шкафов сотни и тысячи каталожных карточек и вместе с ним, с Францем, относил их вниз, в столовую, чтобы сжечь; только затем, чтобы сжечь карточки, он велел Францу в тот день в пять часов утра растопить камин в столовой, сказал Франц. Когда все карточки были сожжены,