Пропащий - [45]

Трайх. Когда Вертхаймеры вернулись из Англии, сначала в Вену, а потом, намного позже, и в Трайх, сказал Франц, они сделались совершенно на себя не похожи, перестали общаться с окружающими. Он, Франц, снова нанялся к ним, они всегда хорошо ему платили, и тот факт, что он во время нацистского правления и пока они были в Англии хранил им верность, они всегда засчитывали в его пользу, сказал он. То обстоятельство, что в так называемые нацистские времена он занимался Трайхом больше, чем это устраивало нацистов, сказал Франц, не только вызвало недовольство нацистских властей, но и привело к тому, что он провел два месяца в тюрьме Вельса, с тех пор он ненавидит Вельс, никогда туда не ездит, даже во время народных гуляний. Господин Вертхаймер пытался запретить сестре ходить в церковь, сказал Франц, но она ходила втихомолку на вечернее богослужение. Родители Вертхаймеров толком так и не пожили в Трайхе, сказал Франц, с которым мы стояли на кухне, — слишком уж рано они погибли. Они поехали в Меран, сказал Франц. Старый Вертхаймер вообще-то не хотел ехать в Меран, но она хотела, сказал он. Разбившуюся машину обнаружили лишь через две недели после того, как она сорвалась в ущелье у Бриксена, сказал он. В Меране у Вертхаймеров живут родственники, думал я. Еще прадед Вертхаймера нанял его, Франца, работать в Трайхе, сказал Франц. И его отец тоже всю жизнь работал на Вертхаймеров. Господа всегда хорошо к ним относились, никогда не позволяли себе никаких вольностей, поэтому и им не в чем было их упрекнуть, сказал Франц. Он-де и представить себе не может, что теперь будет с Трайхом. Что я думаю о господине Дутвайлере, спросил Франц, но я лишь покачал головой. Возможно, сказал Франц, сестра Вертхаймера собирается приехать в Трайх, чтобы продать Трайх. Я в это не верю, сказал я, я совершенно не могу себе представить, что госпожа Дутвайлер продаст Трайх, — хотя подумал: вполне возможно, она думает о том, чтобы продать Трайх; но я не сказал Францу, о чем подумал, я сказал совершенно ясно: нет, в это я не верю, госпожа Дутвайлер не продаст Трайх, об этом я на самом деле и не думаю. Я хотел успокоить Франца, который, что естественно, боялся потерять место. Очень даже возможно, что госпожа Дутвайлер, сестра Вертхаймера, приедет в Трайх и продаст Трайх, возможно, даже самым быстрым образом, подумал я, Францу же сказал: я убежден в том, что сестра Вертхаймера — сестра моего друга, выразительно подчеркнул я — не продаст Трайха, у них, у Дутвайлеров, столько денег, сказал я Францу, что им совершенно не нужно продавать Трайх, сам же я в это время подумал: именно потому, что у Дутвайлеров много денег, они, пожалуй, и думают о том, чтобы сбыть Трайх самым быстрым образом; они точно не продадут Трайх, сказал я и подумал: пожалуй, они продадут Трайх сразу же; и я сказал Францу: он может быть уверен в том, что здесь, в Трайхе, ничего не изменится, — в то время как сам подумал: в Трайхе поменяется все. Госпожа Дутвайлер приедет и уладит все, что нужно уладить, сказал я Францу, возьмет наследство в свои руки, сказал я и спросил Франца, приедет ли госпожа Дутвайлер в Трайх одна или со своим мужем. Этого он не знает, этого она не сообщила. Я выпил стакан воды и, пока пил, подумал, что самую лучшую в жизни воду я всегда пил в Трайхе. До того, как Вертхаймер уехал в Швейцарию, он за две недели наприглашал в Трайх кучу людей, после них он, Франц, и его товарищ несколько дней приводили дом в порядок; венцы, сказал Франц, они никогда раньше не гостили в Трайхе, но, совершенно очевидно, были хорошими друзьями господина. От хозяйки гостиницы я уже слышал об этих людях, сказал я, слышал, что они слонялись по деревне, — артисты, сказал я, вероятно, музыканты, и подумал: не были ли эти артисты и музыканты теми людьми, с которыми Вертхаймер когда-то учился, не были ли они, так сказать, его товарищами по учебе в Вене и Зальцбурге. В конце жизни мы вспоминаем всех, с кем вместе учились в высшей школе, и приглашаем их к себе в гости только для того, чтобы убедиться: мы не имеем с ними больше ничего общего, думал я. Меня Вертхаймер тоже пригласил, вдруг подумал я без всякого сожаления, я подумал о его письмах в Мадрид и в первую очередь о его последней открытке; теперь, что естественно, моя совесть нечиста, я думал, что он послал приглашение артисту, только мне одному, ведь он ничего не написал об этих людях, думал я, а ко всем этим людям я бы в Трайх тем более не поехал, сказал я себе. Что же такое произошло с Вертхаймером, что он, никогда никого не приглашавший в Трайх, вдруг разрешил десяткам людей приехать сюда, причем все они были его бывшими однокашниками, которых он, между прочим, всегда ненавидел; презрение, по меньшей мере, всегда можно было почувствовать, когда он говорил о своих однокашниках, думал я. Теперь мне стало понятно, о чем мимоходом сказала хозяйка гостиницы, когда рассказывала, как видела этих людей, как они толпой слонялись по деревне, смеялись и буянили, разряженные в яркие одежды: Вертхаймер пригласил своих бывших товарищей по учебе в Трайх и не выгнал их сразу же, а целые дни, даже недели напролет позволял им буйствовать, чего он совершенно не выносил. Лишь одно кажется мне непонятным: ведь Вертхаймер десятилетиями не хотел ничего знать об однокашниках, не хотел даже слышать о них, и ведь не во сне же ему приснилось взять да и пригласить их однажды в Трайх, что он, очевидно, и сделал, и между этим абсурдным приглашением и его самоубийством должна быть какая-то связь, думал я. Эти люди очень многое попортили в Трайхе, сказал Франц. Вертхаймер с ними, что бросилось в глаза и Францу, вел себя