Проклятие императорского дома - [61]

На коленях ее сидели ее дети. И Шана, и Сена в три года одевали одинаково, в многослойные платьица немаркого темно-синего цвета. У Шана серые волосы были чуть короче и не вились золотыми кудряшками, как у Сена; серые глаза Сена угрюмо вглядывались куда-то поверх плеча художника, будто он видел зрителя. Видел и не одобрял. Шан смотрел на мать и улыбался ей, тянулся ручонкой к толстой пепельной косе, короной венчавшей ее голову.

Отца на картине не было.

Шан отвернулся.

Этот Император никогда бы не обнял Императрицу, а Императрица никогда не посмотрела бы на него с любовью; если семейный портрет Акирога так и дышал счастьем, то Императрица Шиаан была изображена уже угасшей, безразличной к миру, и миниатюра дышала желтой тоской, ожиданием будущей печали.

Шан стоял перед этой миниатюрой долго, и едва заметил, что терзаемого инструмента наконец утихли.

Он отшатнулся от стены, отмахнулся от неодобрительного взгляда брата, будто бы бурившего его спину, и решительно направился к двери, чуть кивнув гвардейцам. Пошире распахнул дверь, чтобы не зацепиться опять слишком широкой юбкой за дверной косяк.

— Ваше занятие кончилось, сестра? — спросил он тихо и почти вежливо, но юная преподавательница Амели тут же поднялась со своего места, дергано поклонилась обеим принцессам и исчезла из классной комнаты, как призрак.

Шан закрыл дверь, оставляя их с сестрой наедине.

Амели встревожилась, нахмурила прозрачные бровки.

— Здравствуй, сестричка! — сказала она, и Шан вдруг подумал, что вряд ли Сен обращался к ненавистной сестре на вы.

Амели неосознанно коснулась сережки, потом брошки с птичкой на платье, потом тонкого колечка на мизинчике.

Забавно было смотреть, как она решает, стоит ли звать на помощь, оставшись наедине с сестрой.

Это была как будто не его мысль, Сена. Но Шан все равно ее обдумал.

И постарался Амели улыбнуться. Сен улыбаться нормально не умел, больше зубы скалил, поэтому улыбка Шана привела Амели в еще большую растерянность.

Она все-таки коснулась маленькой сережки-гвоздика, какие носят в лишних проколах в хряще, чтобы те не заросли.

Шан тоже неосознанно коснулся мочки: Сен проколол ему уши прокаленной булавкой, и иногда проколы чуть воспалялись и болели под слишком тяжелыми серьгами.

— Думаю, тебе будет спокойнее, если я чуть подожду, — сказал Шан и отошел к стоявшему у стены клавесину.

Пробежался по нему пальцами, вспоминая мелодию, которой его обучали в детстве.

Ирай появился быстро. Ничего удивительного: он был следующим преподавателем в расписании. К груди он прижимал пухлый желтый конверт. Сам он почти не запыхался, но куртка с алой нашивкой пиромага вместо учительской мантии явно свидетельствовала о том, что ученик лорда Энтеля несся сюда, забыв о всяческих приличиях. И уж тем более — о переодеваниях.

— Принцесса Амелаилла, — сказал он почти без запинки, а потом очень правдоподобно удивился, — принцесса Сенниления!

Шан кивнул и протянул Ираю руку.

— Рада встрече, — сказал он, надеясь, что его «рада» звучит так же естественно, как у Сена.

Ирай удивленно посмотрел на протянутую руку, бросил взгляд на Амели, но подошел, как-то вдруг неприятно, силой, развернул Шанову ладонь, а потом прижался лбом к запястью в немного неуклюжем придворном поклоне.

Шан, который протягивал руку для рукопожатия, замер, пытаясь осознать случившееся.

Амели склонила голову на бок и чуть надула губы. Потом вдруг звонко рассмеялась.

— Ирай! — сказала она, — Ирай! Отдай мне штуку! А потом я хочу пообщаться с… сестренкой!

Ирай протянул Амели конверт и чуть нахмурился. Шан не стал вмешиваться в этот обмен взглядами, он только обрадовался, что его руку наконец отпустили, и возносил хвалу богам, что целование рук уже лет двадцать как вышло из моды.

Почему-то именно это показалось ему диким. К корсетам и юбкам, к макияжу и серьгам, к каблукам и подвязкам — об этом он успел подумать, к ним он был готов.

Но то, что ему не пожали руки…

Да, женщинам не пожимают руки; но это не то, о чем думаешь, когда думаешь о женщинах.

И Шан поймал за хвост тень того раздражения, которое так часто сквозило в глазах брата. Поймал и теперь внимательно изучал, не сильно заботясь, чем кончится безмолвный диалог Ирая и Амели.

А кончился он очень просто.

Ирай распрощался с Амели и очень церемонно — с Шаном, согласился провести урок позже вечером, и отбыл, кажется, отослав заодно и стражу у двери классной комнаты. Шан готов был поспорить, что если откроет дверь, увидит Ирая одного-одинешеньку снаружи, подпирающего косяк на страже секретов своей маленькой ученицы.

Но зачем спорить о том, что очевидно?

Амели взяла Шана за руку, скользнув пальцами по мозолям от меча, снова хихикнула, и повела Шана вглубь, минуя комнату за комнатой, и привела в святая святых ее покоев: спальню.

Там она выпустила его руку, и он остался стоять, хотя стоило бы, наверное, присесть хотя бы в то кресло перед огромным зеркалом и столиком, уставленным бесчисленными шкатулками. Но садиться Шан пока умел не очень хорошо и предпочел стоять пугалом.

Амели кивком отослала побледневших при виде принцессы Сеннилении служанок, закрыла двери, сунула желтый конверт под подушку, потом запрыгнула на свою высокую кровать и лицо ее оказалось почти на одном уровне с лицом Шана. Так она всегда готовилась к серьезным переговорам.