Проклятие императорского дома - [57]

— Ты совсем разучилась картавить, Амела.

— Я научилась говорить «р-р-р-р-р»! — обиделась она, — «р-р-р-р»!

Отец засмеялся.

— Мы пойдем в сокровищницу, — сказал он, — покажу тебе кое-что. Покажу сейчас, а поймешь ты когда-нибудь потом.

— Сокровищница! — Амела ликующе забарабанила ногами по отцовским плечам, — Блестючки!

В моменты сильного эмоционального возбуждения ей сложно было контролировать свое детское тело. А сейчас она была очень-очень счастлива, как может быть счастлив ребенок, которого катает на шее отец. Амела ведь не так часто видела Императора, и отлично понимала, что эффект от смерти Юнны скоро закончится, и он снова с головой нырнет в свои взрослые государственные дела, оставив Амелу нянькам и лорду Энтелю с Ираем.

Оналюила нянек — и строгую Эну, и смешливую Флипу, и остальных девочек, и с Ираем решать задачки и пробовать силы ей нравилось, но это же совсем другое.

Они шли галереями-галереями, коридорами-коридорами, лестницами-лестницами, пока не оказались напротив массивной двери с тяжелой ручкой-кольцом, стилизованным под кончик хвоста. Хвост будто бы случайно выступал из змеиного кубла, изображенного на двери.

Змеи знают, где золото.

Отец кивнул охране, взялся за ручку и открыл дверь так легко, как будто она ничего и не весила. И вошел.

Оказалось, в сокровищнице полно комнат, в том числе скучных комнат. Тюки даже самой дорогой ткани — всего лишь серая пыльная горка, когда их небрежно сваливают в хранилище. Мебель в чехлах, статуи в чехлах, занавешенные картины. Император стремительно проносился по пыльным залам, сначала по хорошо освещенным, потом по залам все мельче и тусклее, потом по совсем зальчикам, пока Амела, оглядываясь, не стала замечать его огромные следы на полу, по которому давно уже не ступала нога человека. С каждой комнатой они отпечатывались все четче. А зальчики все не кончались.

Амела заскучала настолько, что даже попыталась решить для себя вопрос сугубо лингвистический: когда зальчик превращается в чуланчик? А вот это — зальчик? А может — чуланчик, все-таки? Или даже чулан? И так она развлекалась, пока отец вдруг не остановился у неприметной статуи, не пожал пыльную руку со сколотым мизинцем, и в стене не обнаружилась вдруг маленькая дверка.

Отец осторожно снял ее с шеи и опустил на пол, взял за руку. Ему пришлось пригнуться и протискиваться боком: Амела юркнула за ним хвостиком, пока он придерживал дверь. Когда отец отпустил ручку, дверца тут же захлопнулась с неприятным щелчком, чуть не зажав Амеле оборку платья.

Они оказались в маленькой комнатке, из освещения в которой был только потускневший от времени хрусталь в магических светильниках. В белесоватом свете артефактов тени были резкие, почти черные.

Они стояли на первой из нескольких широких ступеней, ведущих вниз и вглубь, что позволяло разглядеть комнатку и ее содержимое почти что сверху.

Три каменных постамента стояли у стены: Амела прищурилась. Какие-то… обручи? Лежали на них под стеклянными колпаками. Перед ними был еще один, пустой постамент, шире и массивней остальных и совершенно пустой, даже без колпака.

— Где мы, пап? — спросила Амела, — Тут только какие-то железяки и все.

— Одной из этих железяк меня короновали, — лицо отца терялась где-то высоко в полутьме, но Амела услышала его улыбку, — какая тебе больше нравится? Можешь спуститься и потрогать.

Амела надулась.

— Глупости! — сказала она, — Ты шутишь надо мной! Я знаю, что твоя корона гораздо больше этих обручей! Я ее видела!

— А ты посмотри внимательнее, — мягко предложил отец.

Амела спустилась по ступенькам. Они были слишком высокие, так что она смотрела под ноги: боялась споткнуться. Спустившись, помедлила мгновение, выбирая; и подпрыгнула, скидывая на пол стеклянный колпак с центрального.

Колпак оказался то ли не стеклянный, то ли зачарованный: упал с глухим стуком, но не разбился. Амела встала на цыпочки, вытянула руку и кончиками пальцев подцепила обруч.

Он был отлит в форме спящей змеи, мирно устроившей голову на хвосте.

— Спит? — спросил отец.

— Спит, — ответила Амела, повертев в руках обруч.

Глаза у змеи были из такого же тусклого белого хрусталя, что и светильники.

Довольно грубая работа, слишком глубоко высеченные чешуйки, слишком острые углы змеиной головы… Амела не могла понять, почему он ей так… нравится. Тяжелый металл как будто бы грел ее руки.

Ей даже показалось вдруг, что змея дышит, что под пальцами — настоящая кожа, напряженные мускулы длинного тела, что сейчас она развернется и обнимет Амелу за плечи…

Император мягко высвободил обруч из ее рук и положил обратно на постамент. Поднял колпак, сдул с него пыль и накрыл змейку.

— Это Покой, — сказал он, — справа от него — Выживание, слева — Месть.

— Месть кому? — спросила Амела.

— Месть врагам, конечно. Или — Жажда Жизни, Жажда Покоя, Жажда Смерти.

— Жажда?

— Посмотри на эти треугольные головки, — отец снял с постамента Месть и протянул Амеле; Амела попятилась, — это змеи-жилейки. Вид такой, водится в широких реках со стоячей водой. Они кровососущие. Нападают за животных, которые просто хотят напиться.

Амела уставилась в мелкие рубиновые глазки Мести.