Проклятие императорского дома - [22]
Шан отшатнулся.
— Мерзость! — выдохнул, взял себя в руки: нельзя было вестись на такие дешевые провокации. Сказал, как мог спокойно, — Я бы тебе поверил, если бы не знал, что ты позабудешь обо всех приличиях, лишь бы заполучить свою подружку обратно.
Сен кивнул.
— Конечно, я заполучу ее обратно. Но разве мы не о тебе сейчас?
— Я не сделал ничего… бесчестного с Никки. И не сделаю, — тихо сказал Шан, глядя Сену в лицо, — В отличие от тебя.
— Честь — это для кронпринцев, — согласился Сен, — но я никак не могу понять, кем ты меня считаешь. От того, что я чуть лучше тебя разбираюсь, что происходит во дворце, я не становлюсь чудовищем; чудовищем я был бы, если бы не предупредил тебя. Кстати, не благодаря ли Амеле вы с Никки познакомились?
— Хватит. — сказал Шан, — я не могу больше тебя слушать.
— Мозг разболелся с непривычки?
— Хватит.
— Как скажешь, братик, — кротко сказал Сен, склонившись в книксене, — будь осторожнее. Сестренка присматривает за тобой, но все-таки не наделай глупостей.
И он наконец вышел, стремительными, широкими шагами, чуть не наступив на собственный шлейф.
С каждым днем платье сидело на Сене все хуже, все нелепее. Скоро он его перерастет, и что тогда?
Возможно, возьмет в руки меч, и вступит уже на его, Шана, поле боя.
Шан услышал, как закрылась за братом дверь в глубине фиалковой комнаты, и в последний раз оглянулся на лужайку, на качели; на них уже никого не было.
— Присматривает, как же, — буркнул он, — сестренка за мной следит.
«Сестренка меня сожрет, стоит мне зазеваться», — подумал он.
Привычная, давным-давно со всех сторон обдуманная мысль. Шан к ней уже привык.
И Шану давно надоело этого бояться.
10. Юнна
Всю свою юность она провела в дороге, ездила из города в город, спала в дешевых гостиницах, поспешно запихивала в себя еду, переодевалась в закутках и каждый вечер видела перед собой новые лица. Она любила такую жизнь, но все твердили — попробуйся, попробуйся, это твоя роль, для твоего голоса!
Оказалось, и театр ее; не отпустила ее больше Императорская опера. Режиссер обещал гастроли. Тогда, когда все только начиналось.
Когда она не была еще привязана к дворцу нитью столь прочной, что и не разорвать. Об этой связи ей нельзя было болтать: сколько она подписала бумаг, сколько получила грозных предупреждений!
И ради чего?
Оседлость ей не шла. Раньше она вставала в дорогу, теперь же дороги больше не было, и вставать с кровати становилось все тяжелее. Она порою не могла заставить себя даже нанести макияж. Голос портился, некогда шикарные волосы секлись, прядями оставались на расческе, обвисший животик не убрать было никакими, даже самыми изнурительными упражнениями: красота ее увядала.
Роды будто пробили в ней какую-то бездонную дыру, которую не заткнуть было деньгами, аплодисментами и даже любовью Императора.
Да и… Если и была на свете та исцеляющая душу любовь, про которую она так часто и красиво пела со сцены, то вряд ли Император был на такую способен. Удушающая нежность его сменялась совершеннейшим безразличием с такой частотой, что она научилась относиться к этому как в перемене погоды. Сегодня тебя зовут во дворец, завтра не пускают повидаться с дочерью; никогда не узнаешь заранее, каждый раз рискуешь.
Может, поэтому еще так трудно было заставлять себя что-то делать. Ее больше не окрыляла ее девичья наивная мечта стать самой-самой певицей, и примой, и примадонной; она уже ей стала и не знала, что там дальше. Что толку строить планы на собственную жизнь, если жизнь твоя теперь — любить Императора?
Ей все еще давали большие роли, но не благодаря ее большому таланту, а благодаря большим пожертвованиям Короны: Император хотел любить звезду, а он всегда получал, что хотел.
И единственным плюсом оседлости, который она могла назвать, была таверна «Зеленый ирбис» на окраине Ганаи, где такитанка Феличити давно стала завсегдатаем. Тут подавали неплохое мясо и разливали отличное пиво.
— Привет. — сказал он, подсаживаясь к ней за столик.
В этот раз на нем была личина лаанесита. Чуть раскосые карие глаза, темная кожа, острый нос, острый подбородок, черные волосы, жесткие на вид, лежащие морской волной. Юнну всегда тянуло погладить такие волосы, очертить пальцами высокий гребень. Она почти протянула руку, он почти отшатнулся.
Движения у него как всегда осторожные, скупые. Лорд Энтель всегда двигался так, будто у него хрустальные кости. Как… старик.
А еще он был отвратительный актер. Акцент у него звучал фальшиво. Почти нарочито-фальшиво.
— Ты ужасно, ужасно, ужасно играешь! — воскликнула она, отодвигая кружку, — не стоит больше! Не надо! Приходи сразу в мантии и сверкай своими изумрудными глазами, и я буду тебя уважать!
— Это говорит мне женщина, воображения которой хватило на имя второстепенного персонажа из оперы. — проворчал он.
Он всегда обижался, хотя она всего-то честно говорила ему в лицо о недостатках. Как работать над игрой, если не знаешь даже, получается ли у тебя играть? Вот она и просвещала каждый раз: не получается.
Не ходят молодые лаанеситы как древние старики. Они морской народец, и походка у них размашистая, их чуть покачивает… или штормит, когда хорошенько наберутся.
Юлга приехала в Тьен поступать в институт. Поступить-то поступила, да не в тот. Она думала, что здесь, в столице, ее ждут верные друзья, приключения и обязательно красивая любовь, но чет пока не прет. Вокруг — сплошные психи, всем что-то от нее надо… сможет ли Юлга хоть как-то справиться с событиями прошлого и настоящего, распутать узел чужих судеб и разобраться со своей? ЧЕРНОВИК.
Кто в здравом уме наймет рыжего рыцаря, продавшего турнирный доспех, и магичку, с трудом контролирующую свою силу и темперамент? Ни один нормальный человек не решится. А нелюдь? ЧЕРНОВИК.
Жила-была королева, и было у нее три дочери: старшая — умная, младшая — красивая… а средняя ни то ни се. Ни искренности, ни внешности, ни смелости, ничего, натуральное пустое место. Ни рыба ни мясо. Как вообще ухитрилась пролезть в главные героини? Как-то оно само получилось: у старшенькой муж подгульнул, у младшенькой способности проснулись, а средняя так, случайно мимо проходила, и тут ее и втянул в свои мутные делишки друг, почти брат, верный пес на государственной службе. А она и не сильно сопротивлялась.
Единственное, что Аурин помнила из своего прошлого, покрытого мутной дымкой забвения, было ее исковерканное имя. Все остальное являлось для нее прочно и навсегда утерянным. Правда, изредка в ее голове возникали смутные образы, неясные, расплывчатые и не дающие ей покоя, поскольку ни одного из них она не понимала и не могла объяснить. Чаще всего эти образы являлись ей во снах, заставляя ворочаться, сбрасывать с себя одеяло и изредка стонать. В такие моменты Иоти больно толкала ее в бок острым локтем и сварливо требовала прекратить это безобразие и дать ей немного поспать.
Фантастический роман нашего времени. Прошлое всегда несет свои последствия в настоящее. Мало кто видит разницу между порождениями Ада и созданиями тьмы. Магии становится на земле все меньше. Осознание катаклизма пришло слишком поздно. Последствия прошлого сильны, однако не лишают надежды вести борьбу.
«Сказки из волшебного леса: храбрая кикимора» — первая история из этой серии. Необычайные приключения ждут Мариса и Машу в подмосковном посёлке Заозёрье. В заповеднике они находят волшебный лес, где живут кикимора, домовые, гномы, Лесовик, Водяной, русалки, лешие. На болотах стоит дом злой колдуньи. Как спасти добрых жителей от чар и уничтожить книгу заклинаний? Сказочные иллюстрации и дизайн обложки книги для ощущения волшебства создала русская художница из Германии Виктория Вагнер.
«ВМЭН» — самая первая повесть автора. Задумывавшаяся как своеобразная шутка над жанром «фэнтези», эта повесть неожиданно выросла до размеров эпического полотна с ярким сюжетом, харизматичными героями, захватывающими сражениями и увлекательной битвой умов, происходящей на фоне впечатляющего противостояния магии и науки.
Карн вспомнил все, а Мидас все понял. Ночь битвы за Арброт, напоенная лязгом гибельной стали и предсмертной агонией оборванных жизней, подарила обоим кровавое откровение. Всеотец поведал им тайну тайн, историю восхождения человеческой расы и краткий миг ее краха, который привел к появлению жестокого и беспощадного мира, имя которому Хельхейм. Туда лежит их путь, туда их ведет сила, которой покоряется даже Левиафан. Сквозь времена и эпохи, навстречу прошлому, которое не изменить… .
Каждый однажды находит свое место в этом мире, каким бы ни было это место. Но из всякого правила бывают исключения, особенно если речь заходит о тех, кто потерялся не только в жизненных целях, но и во времени.