Происшествие из жизни... - [12]

— Не надо! Зачем?

Но было поздно: они стали друг другу необходимы. Она сумела увидеть в нем иного Сергея Григорьевича, не того сухого начальника учреждения, каким он пребывал у себя на работе, а иного, такого, каким он, может быть, и не был в действительности, но казался ей.

Она была нетребовательной, радостной женщиной, словно созданной для счастья и для семейного уюта, но была удивительно несчастна и одинока.

— Ты устал, — сказала она, — мой руки, и будем есть.

— Потом, — проговорил он, сел на диван и привлек ее к себе. — Все потом, дорогая. Сядь.

Она села, положила голову ему на плечо.

— Так спокойно, так хорошо, — сказал он. — Прости меня, Соня.

У него был даже не жалобный, а жалостливый, почти плаксивый голос, он сам это понял и, боясь, что вдруг разрыдается — что это с ним сегодня происходит? — удержал навернувшиеся слезы, испытывая печальную нежность и к ней, и к себе самому. Однако в то же время он с беспокойством и с недоумением подумал, что раскис.

— Прости, пожалуйста, Сонечка, — повторил он жалким голосом, стыдясь и ее, и себя самого.

Она отстранилась, гладя его руку.

— За что?

— Не надо, не смотри такими глазами! — воскликнул он. — Иначе я не скажу то, что должен сказать. Ты еще спрашиваешь: за что? За все! Что я дал тебе?

— Успокойся. Разве я что-либо просила у тебя? Я ничего у тебя не просила, а ты дал мне все, что мог. Ты украсил мне жизнь.

— Украсил? — воскликнул он. — Я? Обманывающий тебя, жену, весь белый свет? Я, пробирающийся к тебе в подъезд, как вор? Ничего не подаривший тебе никогда…

— Что с тобой сегодня? — нахмурившись, спросила она и тут же засмеялась. — Как это ничего не дарил? А чемодан? Такой роскошный подарок, замечательный подарок!

— Чемодан? — вдруг недоуменно переспросил он. — А зачем, собственно, я приволок тебе этот чемодан? Он же тебе совсем не нужен.

Она усмехнулась.

— Тогда возьми его себе. Он мне действительно вроде бы ни к чему.

— Нет, нет, — сказал он, — и мне он не нужен. Но зачем-то я его купил? В каждом действии должна быть своя закономерность. Какая закономерность в том, что я его купил? А? Зачем?

— Что с вами, Сергей Григорьевич? Ну, купил и купил…

— Погоди, не перебивай. Я должен понять, зачем купил чемодан. У меня так болело сердце, думал, умру, не дойдя до тебя, а когда очнулся, когда отпустила боль, купил чемодан. Зачем? Ну, зачем? Тебе нужен чемодан?

— Стоп! — жестко, твердым голосом сказала она. — Вот подушка, сними ботинки, погоди, я сама сниму, теперь ляг, теперь прими нитроглицерин, вот на, клади под язык. Ну! Лежи, а я приготовлю поесть. Приди в себя, дорогой.

— Это заметно, да? — испуганно спросил он. — Я не в себе, да? Сам чувствую, я не в себе. Я боюсь умереть, Соня.

— Что за глупости! Лежи, — она поцеловала его в щеку, ушла на кухню.

Он лежал, закрыв глаза. Вместе с нитроглицерином она дала ему еще какую-то таблетку, которая, наверно, делала свое дело: успокаивала, словно возвращала его к себе самому. Хотелось спать, и в полудреме, почти засыпая, он подумал о том, что ведь не собирался сегодня сюда, к Соне, ему не надо тут быть сегодня. Он преодолел сон, поднялся с дивана и, не надевая ботинок, в носках, прошел на кухню, где обычно стоял телефонный аппарат.

— Какой дрянью ты меня напоила? — сердясь, проговорил он. — Голова чугунная.

— Вздремни, и пройдет, — сказала она.

Он молча поднял с пола телефон, поставил на стол.

— Что за манера держать аппарат на полу? Ты бы еще в туалет его сунула, что ли.

— Это мысль. Попробую. — Она засмеялась.

— Попробуй, — сказал Сергей Григорьевич и набрал номер.

Софья Андреевна деликатно вышла из кухни, она всегда уходила, когда он звонил по телефону.

Он звонил домой, в трубке долго звучали длинные гудки, наконец раздался голос жены:

— Ну?

— Не запрягай!

— Ты знаешь, сколько времени? — почти закричала Катенька, его деловая, занятая жена Екатерина Николаевна. — Ты где?

— «Где, где», — проворчал он. — У любовницы, где же еще.

— Не городи ерунды. Через час мы должны быть у Андреевых. А ты болтаешься где-то. Я уже ухожу. Приезжай к ним. Быстро, одна нога там, другая здесь.

Он посидел в раздумье, посмотрел на часы и пошел в комнату, где Софья Андреевна в напряженной позе, словно ожидая удара в спину, стояла у окна.

— Сонечка, — проговорил он. — Так складывается…

— Не надо, — не оборачиваясь, сказала она. — Ты хочешь, чтобы я вызвала такси?

— Если можно, пожалуйста…

— Конечно, можно, все в нашей власти! — весело воскликнула она, пошла на кухню и через минуту крикнула: — Все в порядке. А пока садись, поешь.

— Я не успею, Сонечка, — сказал он.

— Машина будет через полчаса, успеешь…

Она быстро накрыла на стол, поставила квашеную капусту, картофельное пюре с котлетой и горячие пирожки с мясом. У нее никогда не было разносолов, жила она бедно, но простая еда ее всегда нравилась ему каким-то особым вкусом, домашностью, вообще он не любил много есть, но у нее всегда ел почти с жадностью, ей нравилось, что он ест так много и с таким удовольствием. И сейчас, торопливо сглотнув все, что стояло на столе, он сказал:

— Ты ангел. Меня мучает совесть: что это за жизнь — дела, дела, дела. Но вот утешение, пришел, взглянул на тебя, и стало легче, и можно жить дальше. Ты ангел.