Прохладное небо осени - [45]
– Ты представить не можешь, Нина, – Инесса уклонилась от прямого ответа, – до чего Юрий Евгеньевич другой в Москве, в институте. Я как будто с новым человеком познакомилась.
– Что ж ты хочешь? Сейчас человек не при исполнении служебных обязанностей. К тому же в командировке не с какой-нибудь грымзой, а с милой, красивой женщиной.
Инесса сделала протестующий жест, останавливая ее.
...– Вы никогда не жалели, – спросила Инесса, когда они, распрощавшись с Ниной, пошли вдвоем по улице, – что у вас с ней не сложилось?
– Она успела вам рассказать? – Похоже, он был не очень доволен. – Жалел, конечно, – помолчав, признался он. – Родители мои постарались.
Вот и нечего гадать – знал, не знал. Нине легче думать, что не знал. Остается вера в человека.
Мать у него и в самом деле умница. Свадьбу расстроила, сумев не обидеть невесту. Сына поставила перед фактом. Кто бы еще так сумел? Инесса, однако, не выдала своей осведомленности.
– Родители? – изобразила удивление. Токарев неохотно пояснил:
– Нинина анкета сыгралароль. Сами знаете, какое было время. Отец мой, в сущности не злой человек, совершенно не способен на компромиссы в некоторых, определенных вещах. Насчет понятий и убеждений – годами же складывались! – крепкий орешек.
– Да, я заметила. А вы?
– Что – я? – спросил он с досадой. Сразу стал похож на того Токарева, которого знала по институту.
Дождалась, правдоискательница. Чего я от него хочу? Какое признание вымогаю?
– Не злитесь, – попросила умоляюще. Не хотелось ей с ним ссориться.
Он все же нашел нужным пояснить, оправдаться:
– Я не сразу узнал. За меня решили. А я ходил брошенным, оскорбленным женихом, пока отец не нашел нужным и меня ввести в курс.
– И вы не побежали Нину искать? – Как на скалу море ее несет! Слова прозвучали почти вызывающе, но виноватым взглядом постаралась Токарева смягчить.
Он охотно смягчился:
– К чему вспоминать то, что было сто лет назад? О чем мы с вами говорим, Инесса Михайловна? Неужели больше не о чем?
– Вы правы, – согласилась она. – И все же мы говорим о близком нам человеке, у которого могла иначе, лучше сложиться судьба. Вы могли бы сейчас быть вместе...
– Кто знает – лучше ли? Теперь уже не проверишь. И у нее одной, что ли, не сложилось, не так получилось? По той ли причине или по другой. Не у всех же обязательно получается.
– Разве в количестве суть? Одна судьба – это тоже судьба. У каждого одна жизнь, с этим ничего не поделаешь. Согласитесь, что человеку в его – пусть даже единичном – несчастье слабым утешением служит то, что он один такой или один из многих. Его бессонные ночи, тяжелые думы, одиночество нельзя поделить даже на миллион счастливых. Не делится.
– Вы уверены, что существует такая категория – счастливый человек? – не без иронии, показалось Инессе, откликнулся он.
– А почему бы нет?
– Я считаю, что могут быть состояния счастья, мгновения счастья, не больше. Вот сейчас, – он остановился, взял ее за руку, – я переживаю состояние, мгновение...
Она высвободила руку:
– Не надо, Юрий Евгеньевич. Зачем это?
– Господи! – сказал он в сердцах. – Эти интеллектуальные женщины... Зачем, почему...
– Но ведь и в самом деле... – несколько смущенная, неловко улыбнулась она.
– Зачем эта рационалистичность! Зачем я сорвался и приехал сюда?.. На конференцию мог приехать кто угодно другой!.. Почему мне хорошо только оттого, что вы идете рядом со мной? Впервые...
– Не надо, – попросила она. – Это слишком избитый прием. В наши годы ничего не может быть впервые.
Он обиделся:
– Конечно, вы вправе не верить мне.
Вот когда не знаешь, что для тебя лучше: чтобы и дальше объяснялись, признавались, чтобы были влюблены в тебя, вот так неожиданно, вдруг, – или чтобы ничего этого не было и жизнь шла бы, как шла, без всякой сумятицы, сомнений... Хотя в чем уж тут сомневаться?.. Прав он: тощища эти интеллектуальные женщины. И для него это эпизод, не может быть ничем иным, и для нее тоже. Можно провести этот эпизод, как то самое счастливое мгновение, – без нравственных терзаний, заглядывания в будущее. Какое будущее? Кончится командировка, все вернется на круги своя...
– Признайтесь, – сказал он, – вам ведь тоже я не вполне безразличен?
– Перед вашим напором трудно устоять, – сказала она с ласковой усмешкой.
Что я говорю? И что я делаю?..
– И у вас, – тут же рассудительно сказала она, – и у меня давно сложившаяся жизнь. Ломать ее ни вы, ни я не собираемся, не так ли?.. – Он порывался что-то возразить, она помешала: – На обман, на легкий флирт и все прочее я, увы, неспособна. Должна признаться в этом, даже рискуя что-то потерять в ваших глазах.
Помедлив, он признался:
– Мы с вами в разных положениях. У вас сложившаяся жизнь, у меня совсем наоборот. Вы рассердились, когда я сказал «впервые». Но это чистая правда. Нина была в зеленой молодости, когда все иначе, проще... С женой...
Инесса про жену не хотела слушать, также не посмела бы она сейчас упомянуть об Андрее, но Токарев не дал себя перебить:
– Я и женился скорее с досады. Мстя Нине. Ведь пока родители правду не сказали, чувствовал себя оскорбленным – шутка ли, невеста чуть не с порога загса сбежала!.. Вера показалась ангелом-спасителем. Тем легче все у нас закрутилось, что еще в институте пережили небольшое взаимное увлечение. Нет, не обманывал никого, а вышло – сам себя обманул. И ее, конечно, тоже. Пусть невольно. – Он говорил искренне; возможно, ей первой обо всем этом и говорил. Не из тех он людей, чтобы просто так откровенничать, к любому случаю. – Могло, конечно, и так получиться, что и любовь бы родилась, и привязанность... Не получилось. Ни у нее, ни у меня. Она, мне теперь думается, тоже выходила за меня не оттого, что был я для нее единственный, а скорее оттого, что за двадцать пять лет перевалило, а – не устроилась... – Инесса забыла, что не хотела слушать про жену, все-таки интересно оказалось послушать. – А когда произвела на свет наследного принца, я стал для нее вроде неодушевленного, однако нужного и полезного предмета. Скажем, как полированный шкаф. В него можно при необходимости положить некоторые свои соображения и впечатления – шкаф примет, а ответа не требуется. Из него можно взять деньги. Гости им могут полюбоваться: ничего, современный шкаф, хорошо вписался в интерьер.
Валерия Викторовна Перуанская – писатель-прозаик, член Союза писателей Москвы, родилась 20 декабря 1920 г. Работала редактором в отделе прозы журнала «Дружба народов», сотрудничала с «Новым миром», «Вопросами литературы» и другими «толстыми» журналами. В 1956 г. вышла в свет ее небольшая книжка «Дети вырастают незаметно», состоящая из двенадцати коротких рассказов. Каждый рассказ – это реальный сюжет, выхваченный из жизни эпизод, это добрый совет и напоминание родителям, «сколь важно все замечать», ничего не пропустить и не упустить, как важно суметь вовремя отойти в сторону, проявить понимание, такт, дать возможность дочери или сыну самостоятельно решить свои проблемы.
Валерия Викторовна Перуанская – писатель-прозаик, член Союза писателей Москвы, родилась 20 декабря 1920 г. Работала редактором в отделе прозы журнала «Дружба народов», сотрудничала с «Новым миром», «Вопросами литературы» и другими «толстыми» журналами. В 1956 г. вышла в свет ее небольшая книжка «Дети вырастают незаметно», состоящая из двенадцати коротких рассказов. Каждый рассказ – это реальный сюжет, выхваченный из жизни эпизод, это добрый совет и напоминание родителям, «сколь важно все замечать», ничего не пропустить и не упустить, как важно суметь вовремя отойти в сторону, проявить понимание, такт, дать возможность дочери или сыну самостоятельно решить свои проблемы.
Гилад Ацмон, саксофонист и автор пламенных политических статей, радикальный современный философ и писатель, родился и вырос в Израиле, живет и работает в Лондоне. Себя называет палестинцем, говорящим на иврите. Любимое занятие — разоблачать мифы современности. В настоящем романе-гротеске речь идет о якобы неуязвимой израильской разведке и неизбывном желании израильтян чувствовать себя преследуемыми жертвами. Ацмон делает с мифом о Мосаде то, что Пелевин сделал с советской космонавтикой в повести «Омон Ра», а карикатуры на деятелей израильской истории — от Давида Бен Гуриона до Ариэля Шарона — могут составить достойную конкуренцию графу Хрущеву и Сталину из «Голубого сала» Владимира Сорокина.
Коллекции бывают разные. Собирают старинные монеты, картины импрессионистов, пробки от шампанского, яйца Фаберже. Гектор, герой прелестного остроумного романа Давида Фонкиноса, молодого французского писателя, стремительно набирающего популярность, болен хроническим коллекционитом. Он собирал марки, картинки с изображением кораблей, запонки, термометры, заячьи ланки, этикетки от сыров, хорватские поговорки. Чтобы остановить распространение инфекции, он даже пытался покончить жизнь самоубийством. И когда Гектор уже решил, что наконец излечился, то обнаружил, что вновь коллекционирует и предмет означенной коллекции – его юная жена.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Маленький комментарий. Около года назад одна из учениц Лейкина — Маша Ордынская, писавшая доселе исключительно в рифму, побывала в Москве на фестивале малой прозы (в качестве зрителя). Очевидец (С.Криницын) рассказывает, что из зала она вышла с несколько странным выражением лица и с фразой: «Я что ли так не могу?..» А через пару дней принесла в подоле рассказик. Этот самый.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.