Профессор Влад - [30]

Несчастный лох, конечно, проглотил наживку — и ещё около получаса расточал перед экзаменатором сокровища своего блистательного красноречия. На сей раз старик слушал его очень доброжелательно, легко поигрывая по столу костлявыми пальцами и понимающе кивая, — а потом с улыбкой сказал: «Что ж, сударь, говорить вы умеете неплохо, однако фактические знания у вас на нуле. Государству такие специалисты не нужны. Я буду ходатайствовать о вашем отчислении из вуза.»

Тогда Гарри, которого понемногу начинало охватывать отчаяние, решил, что пора выложить на стол последний козырь. Ловким жестом фокусника выудив из рукава визитную карточку («Garry Gudilin. Superfeeler»), он торжественно вручил её профессору, намекнув при этом, что для иных привилегированных лиц его услуги могут быть и бесплатными; как бы невзначай он добавил, что уже сейчас видит в стариковских недрах застарелый простатит, который — если смотреть на него сквозь призму шестой чакры — выглядит как маленький, злобный красноглазый зверёк, острыми зубками грызущий никчемное преподавательское тельце. Гарри был уверен, что ничем не рискует: ведь, если верить рекламным объявлениям в газетах и журналах, простатитом страдает едва ли не каждый мужчина в возрасте Мастодонта и даже моложе. Но тут его ждал неприятный сюрприз. Брезгливо отстранив изящную Гаррину кисть с зажатой в ней карточкой, старик заявил, что никакого простатита у него отродясь не бывало, — а если бы даже и был, то он, как человек здравомыслящий, обратился бы в районную поликлинику, а не к услугам шарлатанов.

Этой-то роковой фразе и суждено было переполнить чашу Гарриного терпения. Парадокс, но она взбесила моего брата сильнее, чем все предыдущие унижения, вместе взятые — взбесила до такой степени, что он, забыв даже о зачётной книжке, выбежал из кабинета и со всех сил хлопнул дверью, — а секунду спустя вернулся и ещё раз хлопнул, для верности…

— Почему? — с любопытством спросила я; мне казалось, после тирады о шарлатанстве Гарри должен был зауважать и даже полюбить Мастодонта — первого, не считая меня, кто разглядел и понял его истинное лицо. Но брат так и трясся от злости:

— Да как он смеет называть меня шарлатаном, старый идиот?!.. Я целитель, я несу людям добро, я… я… моя миссия…

Его ноздри трепетали, он задыхался, пытаясь сказать что-то ещё, — но мне и этого было достатоШно: я была напугана, почти как много лет назад, в детстве, когда однажды дядя Ося, отводя меня домой после очередной поучительной прогулки, решил зайти во двор не через арку, как обычно, а с торца — и я, впервые увидев знакомые места в новом ракурсе, заревела от тоски и ужаса. Что он несёт?.. Какая миссия?.. Какое добро?!.. Да тут ещё, к довершению всех радостей, уголок братнина рта начал мелко-мелко подрагивать, и, что самое страшное, Гарри, кажется, даже не замечал этого; в следующий миг он перехватил мой взгляд, быстро поднес руку к подёргивающейся щеке и ещё несколько секунд задумчиво поглаживал пальцами вибрирующий живчик:

— Тик, — смущённо сказал он. — Вот до чего он меня довёл, старый козёл. Надо попить чего-нибудь успокаивающего…

Он ухватил «Хеннесси» за шею, словно это была бутылка пива, и, жадно припав губами к горлышку, задвигал кадыком. Анна укоризненно покачала головой:

— Наверное, он просто тебя за что-то невзлюбил, — вздохнула она. — Вообще-то он добрый. Вот мне, например, он сразу поставил «отлично»…

— Да ну? — недоверчиво пробормотал Гарри, возвращая опустевшую на три четверти бутылку на стол. — Как же это он сподобился?..

Русалочка потупилась. Нет, об этом она рассказывать не будет: как-то неловко, стыдно, неприлично — да и вообще, не стоит того…

— Нет уж, расскажи! — это уже мы с Гарри вдвоём накинулись на неё. — Расскажи, расскажи!

Анна застенчиво улыбнулась. Ну, раз уж мы просим… короче, дело было так. Ещё задолго до начала сессии она, как в своё время и Гарри, успела наслушаться страшилок о неимоверной придирчивости старого педагога; название предмета — «медицинская психология» — тоже не сулило ничего доброго… В общем, переступая порог лаборантской кабинета анатомии, где проходил экзамен, Анна вовсе не надеялась на легкий исход, — тем более что накануне, прилежно зубря тексты конспектов, с грустью поняла, что ей, по-видимому, никогда не стать такой же умной, как те, кто сочинял всю эту белиберду.

Однако старик, вопреки ожиданию, так ни разу и не придрался к её ответу (не менее долгому, гладкому и безупречному, чем обтянутые бежевой лайкрой ноги); он, в общем-то, не особо его и слушал, разглядывая сидевшую перед ним Анну с пугающей и неприятной дотошностью. Наконец, на середине особо заковыристой фразы, увешанной сложными наукообразными терминами, точно новогодняя ёлка — игрушками (Анна заучила только её транскрипцию, не углубляясь в дебри смысла, а потому очень боялась сбиться!), он вдруг резко встал, сказал «ДостатоШно», затем шагнул к двери, быстрым движением повернул ключ в замке — вот так: «чик-трак»! — и, присев рядом с Анной, занялся её волосами…

— Как это — «занялся»?! — А вот так. Поначалу он просто гладил их рукой, приговаривая: «Какие хорошие волосы»; но потом, видя, что она не протестует, — а она действительно не протестовала, какой уж там протест, она сидела ни жива ни мертва! — он осмелел и начал целовать их, со стонами тереться о них лицом, зарываясь носом в искристый каскад. Ну, а потом…