Профессор Влад - [24]
Прежде чем войти сюда, наши гости наверняка залюбовались прелестным аккуратным фасадом — нежно-бежевым, с четырьмя белыми коринфскими колоннами; если же не полениться и обойти здание целиком, в душе родится странное ощущение «временной петли»: то ли вспоминаешь будущее, то ли предвидишь прошлое, пережитое не тобой, но кем-то очень похожим на тебя за этими кое-где уже слегка облупившимися стенами… Таков уж он, причудливо-романтический, обаятельно несовременный маленький дворец с его загадочными выступами, эркерами, башенками неизвестного назначения и огромными круглыми, пыльными окнами, сквозь которые с трудом, но можно разглядеть широкие, просторные лестницы с массивными, чугунными, узорчатыми перилами: будто вдруг переносишься в какой-то прочитанный в детстве авантюрный роман, чьё действие происходит в старинном замке — да, в сущности, здание факультета и впрямь очень старое: до войны здесь, кажется, ютилась школа-интернат. Стоит ли говорить, что я страстно влюбилась в этот памятник архитектуры, не успев ступить на его порог, — ну, а обнаружив, что ездить сюда могу трамваем, окончательно поняла: это судьба…
Входя в просторный, прохладный холл, сразу видишь могучую мраморную колонну, подпирающую высокий потолок. На ней укреплен матерчатый стенд с объявлениями и расписанием занятий. Взглянув направо, замечаешь гардеробную (в холода светлую и уютную, летом — пустую и мрачную, загадочно скалящую в полутьме все три неровных ряда кривых железных зубов), а налево — тяжёлую дубовую дверь с табличкой: «Деканат». Рядом — огромное тусклое зеркало в вычурной раме, украшенной золочёными завитушками. Обогнув колонну, попадаешь в коридор, ведущий к лестничной клетке, одну за другой минуешь несколько массивных дверей (кафе, кафедры и проч.), пока, наконец, не добираешься до последней, самой скромной, без таблички: войдя в неё и спустившись на пять ступенек, оказываешься в библиотеке (это бывший спортзал: в «абонементах» и теперь еще сохранилась шведская стенка и две баскетбольных корзины, читалка разместилась в раздевалке, а «ксерокс» — в каморке физрука).
На втором и третьем этажах идут лекции. Преодолевая одну за другой ступени парадной лестницы, можно услышать, как неторопливые, размеренные голоса почтенных профессоров и доцентов сплетаются в нестройный гул, который вскоре превращается в какофонию, пополняясь странными, тягучими, заунывными звуками; непосвящённые обычно удивляются тому, как плохо организован наш студенческий хор. На самом же деле то молится своим богам Космическое Братство — сомнительная, но состоятельная секта, арендующая у факультета актовый зал на третьем этаже и часть коридора. Акустика в здании великолепная, и, само собой, пение Братьев не лучшим образом влияет на учебный процесс; но, как бы ни раздражали педагогов эти нудные богослужения, им волей-неволей приходится терпеть их. Ведь каждая нота, пусть и фальшивая, обернётся вскоре рублём в преподавательском кошельке!..
Уважаемая комиссия, думаю, не обидится, если я напомню, что её заработок целиком и полностью зависит от предприимчивости Ольги Валентиновны Майоровой, нашего декана — смелой женщины, что вот уже много лет сытно кормит себя и коллег, сдавая факультет под офисы, склады и магазины!..
Сделки эти, прямо скажем, незаконны: мы ведь не хозяева здания, а всего лишь арендуем его у других арендаторов, то есть, по сути, оно чужое. Но умные люди давно придумали для таких случаев нехитрую лазейку. Так называемый «договор о совместной деятельности» (ДСД) сводится к простенькому бюрократическому фокусу: гендиректор фирмы, ищущей пристанища, формально устраивается на какую-нибудь мелкую фиктивную должность в деканате, приобретая таким образом хоть и шаткие, но все-таки почти легальные права на вкусненькие факультетские метры. В итоге едва ли не треть здания плотно заселена чужаками — и далеко не все они так безобидны, как шумные, но, в общем-то, смирные Космические Братья. К примеру, контору по загрантрудоустройству в торце второго этажа студентки стараются обходить стороной: специализируется она, в основном, на Турции и Греции, и все помнят, что Катя, Маша и Ай-Гирим (три хорошенькие первокурсницы, несколько лет назад попавшие к ней в лапы) так до сих пор и не вернулись на родину. Остерегаются и полуподвала, где под сенью библиотеки приютился юрисконсульт — тучный, пожилой, нездоровый кавказец с тяжёлым дыханием и масленым взглядом, вечно ищущий случая заманить кого-нибудь из зазевавшихся читательниц в свой пыльный закут.
Конечно, есть у нас и приятные соседи: например, уютный магазинчик дамского белья рядом с гардеробной — уж сюда-то девушки, что греха таить, заглядывают весьма охотно! — или, скажем, «Психея», небольшое турагентство на четвёртом этаже: студентам — услуги с пятипроцентной скидкой.
Но самую удачную сделку Ольга Валентиновна провернула четыре года назад — я только-только перешла на второй курс. Вернувшись с летних каникул, мы увидели, что гнусная оргстекляная панель с проволочной скобой вместо ручки — дверь так называемого «буфета», унылого пункта общепита, где за умеренную плату всегда можно было получить стакан «мочая» с костенеющим бутербродом, а то и тарелку прокисшей манной размазни — исчезла бесследно, а на её месте красуются крепкие ореховые створки в обрамлении стильно-рваной кирпичной кладки, то там, то здесь покрытой искусственным мхом. Очень романтично. Не выдержав, мы осторожно заглянули внутрь — и не без лёгкой грусти простились с нашей старой доброй столовкой… Мягкий сумрак; барная стойка в торце зала; несколько деревянных столиков, расставленных в шахматном порядке; тихий ненавязчивый джаз; одинокий лучик прожектора, заблудившийся на «танцполе»… Словом, перед нами было маленькое, но уютное и вполне презентабельное кафе, куда, казалось, сам бог велел зайти отметить начало учебного года.
2051 год. Россией правит первый человек на Земле, сумевший достичь физического бессмертия. Зато все остальные граждане страны живут под страхом смерти. И только пожилой врач-психотерапевт Анатолий Храмов, сам того не зная, держит в руках ключ к государственной тайне...
С тех пор, как в семью Вадима Тосабелы вошёл посторонний мужчина, вся его прежняя жизнь — под угрозой. Сможет ли он остаться собой в новой ситуации?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
…Тем, кто меня знает, и крайне особенно тем, кто знает меня как личность, достигшую одной из самых высоких степеней духовного развития, как тонкого интеллектуала, — не стоит, пожалуй, видеть этого моего — подлинного — лица, лица почти неодушевлённой плоти…
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.