Профессор Странностей - [11]

Бил и бил — тупо и долго. И наконец выломал первую ножку.

Вторая, хотя и не шаталась изначально, поддалась быстрее — видимо, воодушевление добавило сил.

Третья не поддавалась упорно. Но я оказался еще упорнее.

Над четвертой мучиться не стал.

Теперь я сложил три ножки перед дверью, образовав как бы маленький лафет. Как в игре в городки для фигуры под названием «пушка». Установил на этот лафетик лежак — боком. И, держась за доски и оставшуюся ножку, стал таранить дверь.

После третьего тарана лафет развалился. Пришлось восстанавливать его — и начинать снова. При каждом ударе дверь чуть дергалась, отходила на сантиметр или два. Словно навесные петли снаружи оставляли ей маленький шаг. И отлично — где сделан хоть крошечный шаг, выход возможен! Страшен безнадежный монолит.

Чем еще хороша работа — она не оставляла досуга для сомнений: голодать, не голодать? Замерзать, не замерзать? Я уставал и отдыхал — больше ничего.

И все-таки она поддавалась! Дверь погреба — не тюремная по своей конструкции. Похитителям и не нужна было чересчур тюремная — попытайся я предпринять подобный штурм при них, они бы подавили мой порыв после первого же таранного удара.

Сантиметр расширился до трех, до пяти. Ура, я ломил, гнулись запоры, силы возрастали — и при следующем ударе дверь распахнулась с треском — таран мой вылетел на волю и тут же уперся во что-то.

В ступеньку. Узкая лестница вела наверх — из подвала в мир.

Наверху меня ждала еще одна запертая дверь — но несерьезная. Да к тому же словно нарочно прислонена был к стене лопата — снег ею разгребали, наверное. Я вставил лопату в щель и с наслаждением убедился, что законы рычага никто не отменил в этом беззаконном гнезде террористов.

За распахнувшейся дверью блистал снег. Ослеплял после почти двухмесячной полутьмы. Ворвавшийся воздух опьянял — свежестью и чистотой.

Я бросился наружу. Наверное, снаружи был нормальный таежный мороз, но мне было жарко в моем засаленном тренировочном костюме — в том самом, в котором я вышел прогуляться еще осенью по своему личному североатлантическому пляжу.

Сосны. Снег. Дом. Одноэтажная добротная изба из мощных бревен.

И лыжня, уводящая от дома в лес. Лыжня, которая увела моих тюремщиков.

Чувствуя себя Колумбом и Робинзоном разом, я принялся осматривать мое новое жилище. Три комнаты со следами пребывания не слишком опрятных мужчин. Котел в пристройке, как я и вычислил. Камин! И даже несколько полуобгорелых поленьев в нем. Но ни малейших спичек.

Буфет. Продуктовый ящик, проще говоря. Несколько банок консервов. Ножа к ним не нужно, банки с ключами. Тушенка.

Холодная вода и холодная тушенка. Жить уже можно после погреба. Но как быстро мы требуем лучшего. Мне уже нужна была горячая пища. Да и как я собираюсь не замерзнуть здесь без отопления? По всем таежным законам полагалось оставить прямо на камине спички!

Но эти подонки не знали таежных законов. Как и вообще нормальных законов человеческих.

Заставляя себя не слишком объесться, я поел тушенки. О том, что я нарушаю свои антимясные убеждения, я даже не вспомнил. Думал только, что опасно после голодовки объедаться — тем более жирным и холодным.

Отставить банку показалось труднее, чем выломать дверь моей тюрьмы. Но я отставил банку, празднуя победу над собой.

Еще нашелся старый тулуп. Таким образом, замерзание немного откладывалось.

В темноте я снова вышел наружу.

Звезды. Я всегда любил зрелище звезд. Но после подвального сидения оно потрясало тысячекратно. И может быть, именно звезды меня спасли? Здесь, в тайге, наедине с незамутненным небом куда легче было моим похитителям ощутить близость звезд, поверить, что подвальный пленник действительно прибыл в экспедицию на Землю.

Потому не убили в финале, потому молчаливая охрана блюла угрюмую вежливость, а главарь обращался на вы. Ведь и в самой крайности — в тюрьме или в плену — министру или президенту сидеть куда удобнее и безопаснее, чем безымянному узнику. А внеземлянин — птица куда более редкая, чем министр или даже президент. Мое положение обязывало самых забубенных террористов.

Впереди над поляной по небу словно бы пробежала цветная полоса. Ее сменил яркий зеленый занавес. Голубые лучи ударили с двух сторон, и вместо одного занавеса вывесилось несколько, один из-под другого, как показывают на старых картинах выглядывающие друг из-под друга многоэтажные юбки!

И я понял, что в честь моего освобождения дается грандиозное светопреставление — северное сияние.

Никогда в жизни не видел я прежде в натуре этот знаменитый феномен; и тем сильнее потряс внезапный праздник небесных красок — после едва ли не трехмесячного заточения без неба, без окон, почти без дневного света.

Забывая замерзнуть, стоял я, захваченный исполнением беззвучной симфонии.

Может быть, и вправду я — уроженец звезд, если в честь моего освобождения дастся такой небесный праздник? Уроженец звезд, который сам долго не подозревал о своем происхождении. Бывают же потомки королей, которые полжизни искренне числят себя в сыновьях садовника.

Светопреставление закончилось так же резко, как и началось. Не то чтобы я хоть на минуту поверил, что северное сияние и вправду включили в мою честь, но переживание близости к небесной механике осталось. С тем и вернулся я в темный дом. Нашел ощупью какую-то лежанку и завалился, завернувшись поплотнее в спасительный тулуп.