Профессор Странностей - [10]

Если соотечественник — то хуже. Если может быть хуже в моем положении: наши предрассудками не страдают.

Не то чтобы я попытался отпугнуть его от крайних поступков. Просто честь требовала обнаружить в себе напоследок юмор висельника:

— Я так устроен, что из огнестрельной дырки внеземлянская душа вылетает — излучением в тысячу рентген. Так что проживешь после меня недели две — в справедливых мучениях.

И он заколебался, как ни странно. Совести он не боялся, конечно же, но радиация — дело серьезное.

— И не в командировке я, а в дальней экспедиции, — усугублял я. — Экспедиции на край космоса — дело опасное, поэтому у нас заранее рассчитан коэффициент утруски. Ничего страшного, у нас за жизнь хвататься не принято. Как у японских самураев. Но заряд возмездия мы в себе носим.

Естественно, он мне почти не верил. Почти. Но процент сомнения в нем шевелился. Да и не найти сейчас в мире человека, в котором не шевелился бы процент сомнения. Ну кроме меня, естественно. В чем и состоит моя единственная странность.

В задумчивости он обнажил своего «смита» или «вессона». Слишком мал в нем процент сомнения оказался?

Не приподняв головы, я смотрел прямо в дуло. Интересно было, успею что-нибудь заметить — вспышку, тень пули? Бескорыстно интересно, потому что рассказать ведь никому не смогу. Обнародовать ценное наблюдение.

Заметил вспышку и услышал выстрел. Второй и третий.

Пули ударили в топчан — у правого уха, у левого.

Действительно, высокий профессионал — очертил дырками, как нимбом.

— Держишь удар, — одобрил он. — Не паникуешь. Может, и вправду не по-нашему в тебе мозги повернуты?.. Ну так, значит, подыхай с голоду, — приговорил он. — И подавись сам своей радиацией.

Мой инкогнито быстро вышел. Процент сомнения в нем пересилил.

Я еще полежал. Пережил задним числом несостоявшийся финал. Долго ли, коротко, переживал — не заметил.

Они даже не удосужились приковать меня к топчану. Я свободно встал. В оконце под потолком пробивались остатки дня.

Дверь не поддавалась. Была, значит, заперта снаружи. Отлично пригнанная дверь. Вышибить такую с моими силами — шансов мало.

В углу, словно в собачьей миске, догнивали несколько картофелин — мой отказной ужин. Или завтрак. И полведра воды. Голодать всухую я не брался с самого начала и от воды не отказывался. И мне — не отказывали.

Так что же я выиграл?! Отсрочку и более растяжимую смерть? Или менее.

Но все равно надо выкручиваться до конца. Так интереснее.

Взгляд мой притягивала миска в углу. Голодовка протеста закончилась — и картофелины представлялись райскими яблоками. Но я слышал, что чистую голодовку организм выдерживает дольше: он как-то там перестраивается на внутреннее питание и может тянуть дней сорок. А голодать на блокадном пайке — значит погибнуть быстрее. Говорят. Впрочем, у меня оставались и хорошие шансы замерзнуть: если похитители действительно ушли, труба скоро остынет.

Я решил не нарушать у становившегося во мне голодного равновесия — и заснул пока.

И ведь действительно спал! Предрасстрельная минута, видать, подействовала — истощила сознание. Поспал, перезарядился, проснулся.

Утром труба оказалась холодной.

И в самом деле, ушли.

Но, может, их что-то спугнуло?! И тогда есть шанс дожить до освободителей?!

С собой меня не взяли — следовательно, их плотно ищут. Их и меня. Налегке они пройдут сквозь любой кордон: свободные охотники в свободной стране. Или туристы. А по сути — игроки. Как объяснил мой инкогнито? Голевой момент упущен — не унывая, играют дальше. Провозились со мной впустую — схватят кого-нибудь другого.

Ну а для меня все зависит от того, как быстро меня найдут. Отыщут это зимовье. Канада большая. И по нехоженым просторам бродят лишь слинявшие с романтизма Фениморовы индейцы. Вперемежку с террористами.

Обидно было думать, что Канада, быть может, слишком свободная страна. Нельзя верить никаким охотникам, гуляющим налегке из района поисков! Всех задерживать, всех допрашивать поодиночке! Детекторы лжи включить, черт возьми!

Если их задержали на каком-то кордоне и выпустили — это для меня повторный приговор. Вероятно, окончательный. Отыщут потом когда-нибудь замороженные мощи. Новости бы по телевизору посмотреть! Голод на новости почти так же мучил, как голод на еду.

На пятый-шестой день голодовки я достиг было приятного отупения, а теперь вот сильно разволновался из-за перемены судьбы. И тем самым не соответствовал своей репутации. Можно сказать, нарушил контракт Профессора Странностей. Правда, ректор и попечительский совет об этом пока не известились.

Надо было попытаться выбить дверь. Хотя бы для того, чтобы не замерзать в позорной покорности. Никаких инструментов не наличествовало, естественно, в моем подвале — ни лопаты, ни кочерги какой-нибудь, ни лома. Топчан очень тяжелый.

Но все-таки на роль тарана годился только топчан.

С изобретательностью узника я принялся его обследовать. Поставил на бок. Четыре ножки и плоская лежанка. И четыре ножки не казались неприступными. Одна даже чуть-чуть качалась — как начинающий выпадать зуб.

Я аккуратно выложил картофелины из миски — не надкусив ни одной! — и принялся бить по слабой ножке довольно-таки массивной миской. Ребром.