Профессор Странностей - [14]

С наслаждением бродил я по простору нашего прибрежного замка. Зажаривал наконец себе гречневую кашу — почти научился от жены — и затапливал камин. Погулял бестрепетно по пляжу. Оксан здесь, в Галифаксе, не замерзает, да и снежок присыпал пляж только для приличия. Омон в полноте жизни протаптывал снежок до песка.

По пляжу промчалась машина и резко затормозила около самого меня. Я сумел не вздрогнуть.

Вышла Лилиан.

— Здравствовать тебе! Ты испугался налет машин?

— Нет, — слегка соврал я.

Потому что все-таки немножко да.

— Очень рада счастлива есмь.

Далось ей спряжение глагола «быть».

Она подошла и поцеловала целеустремленно в губы.

Было из-за чего — после стольких тревог. Но я постарался, чтобы поцелуй остался тревожным, а не любовным.

Хотя далось с трудом.

Омон, не признав в ней похитительницу, прыгал и лизался.

— Очень боялась тебя стрелять.

Конечно, Лилиан боялась, что меня застрелят другие — не она.

— Теперь ты можешь второй жены? Когда одна уехать есть? — с прямотой феминистки.

Трудно отказаться от юной и прекрасной, похожей на всех манекенщиц мира.

Но я каждую минуту помнил, что пятидесятилетний муж двадцатилетней жены — смешон. Да и любовник тоже. Кто не видит себя со стороны — исполать им. Можно гадать, присутствует во мне что-то внеземное или нет, но я есть я — и уж это совершенно точно. Аз, так сказать, есмь — и все тут.

— Нет. Двоеженцем я не буду. Да и приедет она завтра.

Или послезавтра, забыл я добавить.

— Все равно идем сейчас. Твой дом без последствия.

Отказаться можно только сразу — не начавши. А потом пойдет путаница между лесной и любовницей — и потеряешь последнюю правду в самом простом разговоре.

— Нет. Это не мой стиль.

Она посмотрела удивленно.

— Любовь без правил торжествовать.

Прозвучало как перевод из «Кармен».

Я ощутил себя дичью. Или, вернее, таксомотором: что же, подойдет любая красавица — и я должен немедленно пламенеть по заказу? По нормальным мужским понятиям, так и полагается. Но нет ничего нелепее нормальных понятий. Потому что быть в плену у своих гормонов ничуть не лучше, чем в заложниках у сумасшедших террористов. Только в заложники попадают немногие, а в плену у гормонов поголовное человечество. И это величайшая несвобода, которую к тому же рекламируют с размахом, как жвачку несравненного клубничного вкуса или дезодорант с ароматом свежего сеновала.

Вот и тема для ближайшей среды.

Кстати, днем моего освобождения оказалась пятница, так что было время отдохнуть после плена. А с мыслями и собираться не надо — мысли у меня всегда собраны.

— Поезжай домой, Лилиан. Спасибо за внимание.

— Ты есть ошибатель. Еси.

Хорошее слово преподнесла.

Ее маленькая машинка унеслась в пляжную даль, а я еще походил по едва присыпанному снегом песку, вслушиваясь в удары волн. Омон устал и притих.

Совсем вечером позвонил ректор, спросил, как я себя чувствую, и сообщил, что прошлой ночью всего в ста пятидесяти милях от Галифакса наблюдалось северное сияние — первое за последние восемьдесят лет! И второе в этих широтах за все время наблюдений. Я гордо признался, что просияло оно прямо над моей головой.

Так, значит, светопреставление и впрямь состоялось в честь моего освобождения. Тут-то и заподозришь себя во внеземном происхождении! Интересно было также узнать, что я был увезен аж за сто пятьдесят миль от семибашенного моего замка. Это добрых полпути из Петербурга в Москву.

Жена все-таки прилетела через день, несмотря на свое «не хочу». Билет был куплен — так не пропадать же билету.

Но прилетела — чтобы улетать.

Я сумел выдержать круговую оборону: Лилиан так и не побывала в нашем семибашенном замке, но жена осмотрелась так, будто заметила в ванной забытые шпильки, и изрекла:

— Оставайся ты здесь, если тебе нравится. Ты приживешься. Собака теперь есть, вдобавок молодую жену заведешь. А я не могу. Ну купишь мне из своих сотен тысяч однокомнатную квартирку на Петроградской. Вместо алимента. Вон ты как здесь цветешь — несмотря на усиленный плен. Всегда тебе везет: даже из заложников подержали да выпустили — только рекламы прибавили. На всех экранах помаячил. Мне вчера все мои наперебой звонили: «Видели! Какой он у тебя!» Вот что люди говорят: не — «какой страдалец», а просто — «какой». Глядя на тебя, не угадаешь — от тридцати до шестидесяти по евростандарту. А я старая, и не скрываю. Молодая жена, молодой ребенок — все о’кэй! А дальше? Старые стареют, молодые молодеют.

— Старики — стареют, а молодежь — зрелеет, — не упустил я ответить.

— Которая не озвереет. А лучше — матереет. Я серьезно: женись на молодой здесь — взматери ее быстро. Чтобы занялась ребенком и не пошла по молодым мужикам.

Противное слово она нашла. Не хотелось после такого разговора ни с женой оставаться, ни взматерить Лилиан, например.

— Пережениваться наново я не собираюсь, а оставаться — подумаю. Контракт доработаю уж точно. И ты здесь прекрасно привыкнешь. Полтыщи слов выучишь наконец.

— Да не нужны мне полтыщи — ни слов, ни долларов, я уже говорила когда-то!

— Конечно, долларов нужно гораздо больше, в отличие от слов.

Вот так мы и поговорили о деньгах — не с канадцами, а между собой.