Призрак Шекспира - [58]

Емченко с интересом рассматривал незнакомые лица — только что эти люди имитировали чужую, далекую и, наконец, придуманную драматургом жизнь, а теперь, за приличным столом, были обычными людьми: ели, пили, улыбались, что-то говорили друг другу.

Василий Егорович заставлял себя не смотреть туда, где рядом с мужем сидела Нина. Он видел полковника несколько раз на совещаниях, где присутствие начальника училища было предусмотрено писаными или неписаными правилами (за протоколом было кому следить). Полковник как полковник, настоящий служака — вот и все, что мог бы тогда сказать о нем, но теперь ему неприятно было видеть это типично армейское лицо с медным отливом кожи, приобретенном то ли на полевых учениях, то ли в соревнованиях на выносливость за столом с коллегами по службе.

Емченко решил побыть здесь с полчаса, но передумал: когда еще придется так просто посидеть среди людей, для которых ты обычный гость, послушать не хозяйственные отчеты, а разговоры свободные и непринужденные, предметом которых он никогда в жизни не занимался. Было еще одно, самое важное и самое существенное: а вдруг повезет хотя бы несколько слов сказать женщине, которую, если бы мог, забрал бы с этого сборища. Он все чаще думал о Нине и их свиданиях не как легкомысленный любовник, а как несчастный мужчина, сознающий свое бессилие изменить положение вещей.

Московский метр сидел со Стасом Петровским, Стас подливал Анненкову, и тот, несмотря на солидный возраст, был не против, однако вовремя остановился, чтобы сказать несколько слов гостеприимным хозяевам. Он отдал должное и режиссерской работе, и блестящей декорации, а особенно хвалил актерские работы. Больше всего Анненкову понравился Салунский.

— Исследователи Шекспира за сотни лет многое наговорили о «Короле Лире» — не стану читать здесь лекцию, скажу лишь, что роль Лира самая трудная. То ли он сумасшедший изначально, то ли потом его ум затуманился — ведь сам виноват в бедах своих. Мир знал Лира — Михоэлса, Лира — Лоуренса Оливье, Лира — Ярвета. Совсем молодым я видел Михоэлса, Оливье — не пришлось, а Ярвета многие видели в фильме. Должен сказать, что работа Салунского (я правильно произношу вашу фамилию?) стоит высоких слов.

Анненков зааплодировал, и весь зал встал, хлопая в ладоши…

Степан Степанович толкнул в бок соседа:

— Встань, голуб, люди просят.

Салунский не удержался от импровизации. Подняв руку, чтобы успокоить коллег, он взъерошил свою седую шевелюру, глаза его затуманились. Этими полубессознательными глазами он обвел стол.

— Силы небесные силы! Защитите меня от безумия! — прогремел его голос, и зал снова начал аплодировать.

Салунский поклонился, затем поднес рюмку:

— Пью за вас и с вами с благодарным сердцем!

Банкет вступал в ту фазу, когда за столом не очень сиделось. Вдоль стен были поставлены длинные банкетки, и на них то тут, то там, садились гости, чтобы немного отдохнуть от застольного официоза.

Александр Иванович усадил Емченко на симпатичный диванчик, где только двум было место.

— Благодарен вам, Василий Егорович, что не отказались побыть с нами. Знаете, обидно иногда чувствовать себя людьми второго сорта… Да нет, не так — людьми лишними. Вообще, чем дальше живем, тем больше дистанцируемся от культуры. Если на то пошло — мелочь, хотел, чтобы наше телевидение записало спектакль. Нет средств, нет пленки, нет финансирования.

— Почему ко мне не обратились?

— Вы и так для театра много сделали. Нашел выход. Снял частную студию. За деньги, конечно. Ну, так, примерно, как брачные церемонии снимают. И на том спасибо — хоть какой-то след… Пересмотрим, смонтируем.

Емченко слушал Петриченко сочувственно, но все же вряд ли вполне проникался проблемами режиссера — что ни говори, а театр работает, не закрывается, финансирования министерского недостаточно, но область не стоит в стороне. Впрочем, все это, эта страница его биографии вскоре будет перевернута…

С противоположной стороны зала к выходу шла пара. Полковник Пальченко вел под руку жену. «Неужели оставляют общество?» — подумал Василий Егорович и ошибся.

Пара остановилась прямо перед ними, и меднолицый полковник с казенной улыбкой на устах поздоровался:

— Добрый вечер или доброй ночи, во всяком случае. Александр Иванович, поздравляю вас с большим успехом. Нину вам представлять не надо, а вот нашему дорогому губернатору с удовольствием представляю жену, Нину Андреевну Пальченко.

Чего угодно мог ждать Емченко, но не такого…

Он встал и церемонно поцеловал руку Нине, почувствовав, как дрожат ее пальцы.

— Вы очень убедительно играли, Нина Андреевна.

Полковник сиял.

— Знаете, Василий Егорович, кажется, вам вскоре будут представлять нового начальника училища.

Емченко сделал вид, что удивлен.

— Вас переводят? Или отставка?

— Упаси Боже, — полковник еще немного и перекрестился бы. — Переводят в министерство.

— Значит, повышение? Поздравляю.

— Спасибо. Придется Нине некоторое время подождать, пока устроится вопрос с квартирой. Вы, Александр Иванович, загружайте ее, чтобы не скучала.

«Господи, за что это ей», — думал Емченко, раз за разом переводя взгляд на бледное лицо Нины.