Призрак Шекспира - [57]
Ирина по дороге в ресторан завела такую себе невинную болтовню о преимуществах и минусах жизни в провинции и в столице — и там, и там можно найти себя и не чувствовать комплексов, конечно, если имеешь сердцевину и опору в осмысленной цели.
Анненков слушал невнимательно, потому что ничего оригинального в сентенциях Ирины не было: давно известно, что можно быть коренным москвичом или лондонцем, но дремучим провинциалом, и, наоборот, светочем науки или искусства в глубинке за Уралом или на полтавском хуторе.
Он смотрел происходящее на сцене сначала с ироническим интересом дотошного профессионала — за свою жизнь видел не одну сотню премьер, на которых возлагались амбициозные надежды, постановки действительно выдающихся художников и нетерпеливых соискателей лавров; спектаклей неожиданно провальных и необъяснимо ярких — потом снобистский интерес незаметно сменился настоящим вниманием. Ему слегка мешала мова, иногда он наклонялся к Ирине, чтобы спросить, правильно ли он понял ту или иную фразу, слово, а потом прекратил это дерганье: смотрел же в свое время Шекспира в Лондоне и Стратфорд-апон-Эйвон, хотя английский язык знал неважно.
Анненков, приехав в этот украинский город, сначала немного злился на Стаса Петровского за то, что тот выдернул его из уютной квартиры на Тверской; он, кроме всего, опасался, что его втянут в неприятные разговоры (не раз и в статьях, и перед камерой на телевидении, выражал сомнение в способности соседнего государства обойтись без естественной исторической, экономической и духовной связи с соседями), но ничего такого не произошло: люди, с которыми пришлось общаться, были толерантны и почтительны.
На банкете, конечно, ему придется говорить о спектакле этого Петриченко-Черного, и он собирал вместе мысли, чтобы не переборщить в оценке увиденного, но и не быть свадебным генералом, которому праздник нравится больше или меньше в зависимости от внимания, уделяемого его персоне.
От Стаса Анненков узнал, что Петриченко-Черный в свое время работал в московских театрах, но в поле зрения метра он не попал — таких, как он, Москва знала сотнями, и режиссеров, и актеров, которым не хватило духа победить в жесткой, а то и жестокой конкуренции соратников по профессии.
В случае с этим Петриченко — жаль. Суметь здесь, в рядовом, что ни говори, театре, создать полнокровное представление, преодолеть понятный каждому посвященному трепет перед средневековым шедевром и сделать звучание шекспировской трагедии созвучным современным реалиям — это не безделица. Прав Стас, приехать стоило. И актеры не вызывали у Анненкова раздражения — играли не крикливо, достойно, и белый стих перевода не казался искусственным и риторическим. Лир вообще поразил критика — этот актер, Салунский, кажется, мог бы выйти на любую солидную сцену — без преувеличения. Шут — это рупор Шекспира — тоже был на высоте.
— Ирочка, у меня просьба.
Они подошли к ресторанчику. Анненков достал из кармана трубку, предварительно набитую табаком, приятный запах которого донесся до Соломахи.
— Зажигалка? Я сейчас!
— Да будет вам. Да чтобы сапожник без сапог?
Анненков вытащил узкую зажигалку, долгий упругий язык пламени коснулся табака. Вкусный дым облаком повис над ними.
— Никак не могу бросить. Перешел на трубку, чтобы не так часто.
— Какая просьба? — Ирина напомнила метру: а вдруг реликт (как мысленно прозвала Анненкова) забыл.
— Просьба такая. Программа у меня есть, там фамилии, е ceterае, и все такое. Но, если можно, немного больше информации об актерах: Лира, Шута, Гонерильи, Корнелии, Эдгаре Эдмунде — ну и кого еще там… И — слайды нескольких сцен. И послужной список художественного руководителя. Это не очень трудно?
— Нет, нет, все будет сделано.
— Я завтра уезжаю, так вы мне отправьте все домой, в Москву.
Анненков подал Ирине визитку.
— Знаете, Ира, я решил не лениться и попробовать что-то написать. Для нашего профессионального журнала. Они любят все иллюстрировать.
— Наверное, «Театр»?
— Да, да. Именно он. Еще журнал жив, слава Богу.
Ирина колебалась, но все же не выдержала:
— Вам понравилось?
Анненков выбил трубку о стволик молодой липы.
— Скоро все услышите. Если дадут слово.
Метр засмеялся, словно закашлялся.
— Вы, господа актеры, и все, кто служил Мельпомене в этот вечер, глубоко ошибаетесь, если считаете, что так, как сегодня, будет отмечаться каждая премьера.
Павел Акимович Кузя имел своеобразное чувство юмора, своеобразная манера директора начинать за упокой была известна и вызвала веселый гомон.
— Вы ошибаетесь, если думаете, что присутствуете при рождении новой традиции в нашем театре, — продолжил Павел Акимович.
Шлык, которому хотелось налить рюмку, не удержался от реплики, взятой в долг у шекспировского Шута:
— Не иди туда, дяденька. Там нечистая сила. Помогите мне, помогите!
Директор погрозил пальцем, улыбаясь.
— И вы еще раз ошибаетесь, думая, что ваш директор скряга. Так будет каждый раз, дорогие мои, когда вы явите миру чудо, подобное сегодняшнему. С премьерой, господа!
Шлык склонился над ухом Александра Ивановича, но Петриченко, недослушав, сказал вполголоса:
— Побойся Бога, это что, торжественное собрание? Оставь в покое, голубчик… Потом, потом…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.