Призовая лошадь - [41]
Мерседес меня не слушала. Она смотрела на Ральфа Дифтерию, который отбивал свои мамбо и гуарачи на пианино. Наш столик находился возле стены, в затемненном углу, откуда мы могли наслаждаться музыкой этого панамца, разглядывать людей, входивших и выходивших из бара. В окно, расписанное по просьбе Пичичо каким-то последователем сюрреализма, нам была видна часть улицы Колумба, Бродвея и какой-то заброшенный павильон. В этот час, ранний даже для бездельной богемы, мы видели только сновавших взад и вперед китайцев и итальянцев, нагруженных свертками и пакетами. Шоферы такси, столпившиеся у кафе «Каса дель Писко», азартно обсуждали побоище, которое произошло прошедшей ночью в «Коу Палас». По холмам вниз и вверх ползли автомашины, и казалось, что они никогда не кончат испытывать свои тормоза. На забытой богом грязной улочке, размахивая палками и пугачами, стайка китайчат и мексиканцев играла в ковбоев: по крику «You got me»[27] они должны были валиться на землю. Для меня было непостижимо, как могли они понимать друг друга, ибо, за исключением некоторой схожести носовых «н» китайчат и не таких уж носовых «н» мексиканцев, ничего общего в их языках не было. Ребятишки играли на фоне быстро меняющейся декорации: серый асфальт вдруг превращался в темно-синий, стены домов куда-то уплывали и потом вдруг снова возникали, заляпанные крупными желтыми и зелеными пятнами; загорались рекламные вывески, вспыхивали окна, сквозь причудливые решетки виднелись клетки с канарейками, горшки с геранью, мелькали потные лоснящиеся лица наголо бритых китайцев в традиционных рубашках. С улицы Кирни подходили маленькие филиппинцы в широкополых шляпах и длинных, не по росту, куртках. Вот несколько из них мягким, кошачьим шагом, поигрывая связками ключей, в надвинутых на глаза шляпах, приблизились к «кадиллаку», в котором, будто в клетке, их поджидали роскошные блондинки. Все это вывел на сцену залитый электричеством вечер. Словно по режиссерской указке, исчезли китайцы и итальянцы. Им на смену, со стороны порта, потянулись матросы, солдаты, грузчики. В черном, будто могильщики, высыпала ресторанная челядь открывать двери своих заведений.
Мы сидим, счастливые, слегка разнеженные, влюбленные друг в друга, и из нашего укромного, уголка наблюдаем все эти уличные сценки. Как вдруг, словно из-за кулис, возникает зловещий образ, разом нарушающий плавное течение пьесы. Идиллия превращается в бурную драму. В дверях бара возник Марсель. Вошел он осторожно, приучая зрение к полумраку. Приблизился к стойке, чтобы что-то спросить, и тут заметил нас. Других клиентов в баре не было. Ральф Дифтерия продолжал играть, не обращая внимания на пришельца. Мерседес, увидев отца, оцепенела. Я почувствовал, как сердце мое запрыгало. Марсель подошел к нашему столику, без долгих слов сгреб меня за шиворот и приподнял с места. Стул опрокинулся, стакан покатился по столику и, свалившись на пол, разбился вдребезги. Прежде чем Мерседес успела подняться, Марсель встряхнул меня несколько раз левой рукой, а правой стал наносить удары куда попало. Я едва успевал прикрываться руками, лихорадочно соображая: ударить ли его и тем самым разъярить еще больше или терпеливо сносить побои. Хозяин с криком куда-то побежал, вероятно за полицией. Мерседес, плача, пыталась успокоить отца. Но этот разъяренный буйвол загнал меня в угол и, ни на секунду не отпуская, продолжал встряхивать, осыпая проклятиями. Возможно, этим криком он сам себя подбадривал, подобно своим предкам, восклицавшим во время боя: «Сант-Яго, вперед, Испания!»[28] Вдруг произошло что-то совершенно непредвиденное и абсурдное. Не отваживаясь прийти мне на помощь прямо и в то же время желая выручить меня из лап противника, Ральф Дифтерия заиграл на пианино республиканский гимн Риего[29]. С первыми же аккордами этого славного гимна Марсель растерялся. Он повернул голову, тяжело отфыркиваясь, словно бык на арене. Но тут же спохватился, уразумев идиотский замысел пианиста. Всей своей массой он обрушился на моего несчастного заступника.
— Мерзавец! — орал Марсель. — Я изувечу тебя… Подонок! Ты еще будешь измываться над Республикой!..
Ральф бегал от него по всему бару, прыгал на столы, опрокидывая стулья и вереща:
— Полиция, полиция! Убивают!..
Но добраться до него Марсель так и не сумел. Явилась полиция, которую привел Пичичо. В дверях столпились матросы и какие-то расфуфыренные парни и девицы, спешившие в час коктейля в «Матаор». Они обсуждали очередное убийство, совершенное гангстерами. «Уложили на месте троих или четверых…» — «Из автоматов». — «Нет, ножами». — «Говорят, будто всех их отравил хозяин бара». — «Сюрреалистов?» — «Ну да, именно поэтому…» Кто-то узнал Мерседес, и это подлило масла в огонь. «Порезали друг друга из-за той танцовщицы из „Эль Ранчо“, понятно?» — «Сначала прикончили ее. Была испанская дуэль». — «Не знаете, что это такое? Хватают друг друга за руку, в другой руке — кинжал…»
Пичичо вынужден был запереть бар. Утихомирить разбушевавшегося Марселя оказалось не так просто. Он грозился прикончить всех нас поочередно. Ральф Дифтерия спрятался за пианино, держа наготове пюпитр, чтобы в случае нужды запустить им в противника. Мерседес плакала. Я хранил молчание. Полицейские — пара гигантов итало-американского происхождения — пытались урезонить Марселя. Они удерживали его силой, но убедить, конечно, не могли, ибо Марсель бешено ненавидел полицию. Ненависть эта родилась и закалилась в забастовках и стачках. Вскоре мы разделились на две группы: за одним столиком дюжий полицейский завел спор с Марселем о том, кто имеет законное право разгружать суда в Сан-Франциско: члены профсоюза, который возглавляет Бриджес, или члены Американской федерации труда. Мерседес слушала их, покусывая носовой платок, которым перед тем вытирала слезы. За другим столиком второй полицейский беседовал со мной как «мужчина с мужчиной».
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
«Рассказ Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи (1858—1930) — самое яркое произведение египетской просветительской прозы, не утратившее своей актуальности до настоящего времени. Написанный в стиле средневековой арабской макамы «Рассказ» вбирает в себя черты и современного европейского романа, и публицистической статьи, и драматической пьесы, что делает его важнейшим звеном в цепи трансформаций классической арабской прозы в новые формы, перенимаемые у западной литературы. Бытоописательный пласт «Рассказа Исы ибн Хишама» оказал огромное влияние на творчество египетских прозаиков-обновителей 20-х годов XX в., решавших задачи создания национальной реалистической литературы. Для широкого круга читателей.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1905 г.
Желтоплюш, пронырливый, циничный и хитрый лакей, который служит у сына знатного аристократа. Прекрасно понимая, что хозяин его прожженный мошенник, бретер и ловелас, для которого не существует ни дружбы, ни любви, ни чести, — ничего, кроме денег, презирает его и смеется над ним, однако восхищается проделками хозяина, не забывая при этом получить от них свою выгоду.
Хулио Кортасар (1914–1984) – классик не только аргентинской, но и мировой литературы XX столетия. В настоящий сборник вошли избранные рассказы писателя, созданные им более чем за тридцать лет. Большинство переводов публикуется впервые, в том числе и перевод пьесы «Цари».