Призовая лошадь - [42]
— Послушай, парень, этот дядя тебя не любит, и, если ты будешь продолжать крутить мозги его дочке, он может тебя убить.
Морально побои Марселя меня не так уж удручали, но грудная клетка и уши очень даже их чувствовали.
Я поглядывал на Мерседес глазами преданной собаки. О, как хотелось мне обнять ее, поцеловать в глаза, омоченные слезами! При одной мысли об этом я уже ощущал теплоту ее черного свитера, запах ее красного шейного платка. Мерседес тоже посматривала в мою сторону, пытаясь улыбкой хоть немножко меня утешить. Она сидела заложив ногу на ногу, и, сознаюсь, белоснежные икры ее ножек действовали на меня куда сильнее, нежели уговоры полицейского и кулаки баска. Пичичо принес на столик Марселя бутылку вина. На время, пока с жадностью распивали эту бутылку, воцарилось молчание. Неожиданно Марсель из противоположного конца зала поманил меня пальцем; я подошел с некоторой робостью. Полицейские встревожились.
— Пусть между нами все будет ясно. Ты больше не пристаешь к моей дочери — и прошлому конец. Выпей, парень, выпей стакан вина, и забудем то, что произошло…
Присутствующие удовлетворенно зашумели: «Пусть все будет забыто. Что было, то было. Давайте по этому случаю выпьем».
— К твоей дочери никто не пристает, Марсель, ты сам мешаешь ей жить. Ты грубиян и скотина… если не веришь мне, спроси ее… — сказал я, утирая лицо носовым платком.
Как вскинулся Марсель! Еще немного — и все бы началось сначала, если бы полицейские не скрутили его и не вывели на улицу. Мерседес трепетно пожала мне руку и выбежала вслед за отцом.
После этой встречи я вынужден был оставить «Испанский пансион». За отсутствием другого, более приятного выхода, я решил ненадолго уехать из Сан-Франциско, чтобы дать Марселю время успокоиться, а заодно и выведать о дальнейших его намерениях. Нежданно-негаданно именно благодаря отъезду капитал мой даже умножился. Впрочем, говоря совсем откровенно, ссора с Марселем послужила вовсе не единственной причиной отъезда. Значительную роль сыграл тут мой приятель Куате, к которому я обратился с просьбой подыскать мне новое пристанище, поскольку он знал Сан-Франциско как свои пять пальцев и благодаря своей работе в винном погребке был ходячим справочником.
— Не вздумай только уезжать один, — сказал он мне, когда я поделился с ним своими планами, — тебе нужны деньги для твоих причуд, мне нужна перемена климата для моего ревматизма; к тому же, скажу тебе прямо, жизнь бармена вредна для плоти и духа. Ухаживая так рьяно за пьяницами, поневоле набираешься сам. Кроме того, торгуя в розлив и навынос, приготавливая все эти дьявольские смеси, я превращаюсь в аптекаря, посвятившего себя отравлению человечества.
— Да ты, я вижу, философ, Куате, почти такой же, как Пито Перес[30].
— Нет, дружище, философствую я только тогда, когда говорю с приличными людьми… К тому же сегодня у меня во рту маковой росинки не было. Прямо со скачек я пришел на работу, а уж тут, сам знаешь, ничего нет, кроме оливок, маринованных луковичек, лимонных и апельсиновых долек да еще пьяных вишен. При такой диете зафилософствуешь поневоле. Что же до твоих прожектов, дорогой маэстро, то могу сделать одно предложение: поехали со мной клевать помидоры. На недельку или на две.
— Что делать?
— Клевать помидоры. Занятие вполне почтенное, платят более или менее прилично, а главное, подальше от городских соблазнов.
«Клевать» помидоры значило на языке Куате собирать помидоры. Это была сезонная работа, на которую нанимались безработные, бродяги, бедные студенты, а в особенности же мексиканские изгои или «wetbacks»[31], которые пересекали Рио-Гранде без разрешения эмиграционных властей и пробирались в Северную Калифорнию в надежде затеряться среди жителей долин Сан-Хоакин или Салинас. В пору урожая фермеры испытывали острую нехватку в рабочих руках и потому заключали контракты без разбора. Или, быть может, лучше сказать, со слишком большим разбором, поскольку старались набирать тех, кто соглашался работать, словно раб, за голодный паек. Достаточно было того, что контрактуемый имел пару рук и пару ног и желание, в течение целого дня не разгибать спины. У меня в этом деле не было никакого навыка, как, впрочем, не было его и у большинства завербовавшихся; ну, а потому после консультации с Мерседес — через посредство жены Микеланджело Веласкеса — я с радостью принял предложение Куате, пообещав вернуться через две недели. И вот однажды вечером мы выехали на автобусе в поселок Дэвис. Оттуда грузовиком на ферму, куда мы законтрактовались.
В грузовике я заметил, что вся наша бригада была одноязычная: большинство составляли мексиканцы, немножко сальвадорцев, один аргентинец, два колумбийца — братья-близнецы — и я, единственный чилиец. Все мы быстро сдружились. На ферме нас поместили в барак, где кровати стояли рядами, подобно корабельным койкам, и где вся мебель состояла из нескольких дырявых стульев и нескольких сундуков, куда мы складывали белье вперемешку с рабочим инструментом. Главным был назначен старый хрыч, белокожий, с голубыми глазами, говоривший с раскатистым «р» и в поведении которого — замечу, забегая вперед, — не было ничего отеческого.
Автор никогда не встречал более интересного человека, чем Мэйхью. Преуспевающий адвокат из Детройта в зените карьеры решил резко изменить свою жизнь и не отказался от своего решения…
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1905 г.
Желтоплюш, пронырливый, циничный и хитрый лакей, который служит у сына знатного аристократа. Прекрасно понимая, что хозяин его прожженный мошенник, бретер и ловелас, для которого не существует ни дружбы, ни любви, ни чести, — ничего, кроме денег, презирает его и смеется над ним, однако восхищается проделками хозяина, не забывая при этом получить от них свою выгоду.
Хулио Кортасар (1914–1984) – классик не только аргентинской, но и мировой литературы XX столетия. В настоящий сборник вошли избранные рассказы писателя, созданные им более чем за тридцать лет. Большинство переводов публикуется впервые, в том числе и перевод пьесы «Цари».