Присоединение Марийского края к Русскому государству - [33]

.

В марийском историческом фольклоре сохранились туманные сведения о древнем социальном строе. Особый интерес вызывают предания средневятских марийцев о Шуран (Тукан) Шуре и Курык Кугу Енге. Можно обнаружить многие признаки военно-демократической организации. Во главе союза племен стоит предводитель («он-тора») в лице самого Шуран (Тукан) Шура. Его власть ограничивается советом старейшин («он кангаш»), куда якобы входили Петеган, Штрек, Олдыган, Чумбулат, Долгоза, Мамаш и ряд других мелких вождей («изи он»). В «пророке» Кукарке или Курык Кугу Енге, жившем отдельно от всех остальных «на горе» (в крепости) в устье Пижмы, имевшем собственных сторожей — «савушей» (дружинников), владевшем несметными богатствами, заставившем соседнее русское население уважать и бояться его (это повлекло за собой появление у православных русских, проживавших в Кукарке (ныне город Советск Кировской области), культа «Ивана-Воина»), можно видеть влиятельного военного вождя. Любопытно, что марийский языческий праздник «Шорык йол» в этих преданиях превращен в некое подобие древнерусского полюдья: Тукан Шур якобы в сопровождении своей дружины («савушей») объезжал свои владения, собирая дань мехами и медом, творя свой жестокий суд, руководя молениями и пользуясь правом первой брачной ночи[341].

По всей видимости, предания о Шуран (Тукан) Шуре и Курык Кугу Енге, несмотря на фантастичность некоторых сюжетов, не лишены хотя бы доли правды и, можно сказать, иллюстрирует соответствующие выводы видного этнолога К.И. Козловой.

Основная часть марийского населения была представлена лично свободными общинниками, объединенными в патриархальные сельские, или соседские общины. В «Казанской истории» «черемиса» названа «чернью»[342], причем, похоже, к «черни» в этом источнике отнесена и местная знать. По отношению к Казанскому ханству марийские общинники выступали в качестве зависимого населения, выплачивая ему феодальную ренту-налог ясак, а также другие натуральные и денежные подати, оброки, пошлины, разовые поборы, неся некоторые повинности (строительную, постойную, подводную, воинскую и ряд других). Имущественное неравенство между общинниками достаточно четко начало проявляться еще в домонгольскую эпоху[343]. Соответственно, стали выделяться отдельные знатные люди и целые семьи, но, как утверждает К.И. Козлова, «не располагая правом монопольного распоряжения (вплоть до превращения его в монопольную собственность) на землю или особой властью над личностью общинников, они не могли стать феодалами»[344].

Имущественное расслоение рядовых общинников, хозяйственная деятельность которых затруднялась недостаточно благоприятными природными условиями и невысоким уровнем развития производительных сил, приводила к тому, что многие в поисках средств для удовлетворения своих материальных потребностей начинали все большей мере обращаться за пределы своей общины, иначе говоря, участвовать в набеговой экспансии в составе ополчения. В связи с этим возникала солидарность знати и рядовых общинников, поэтому власть марийских предводителей наряду с интересами знати все еще продолжала отражать и общеплеменные интересы. Единение верхов и низов марийского общества сохранялось и, вероятно, даже усиливалось в период оборонительных войн и повстанческих движений. Зарождавшийся антагонизм между знатными и незнатными марийцами притуплялся и тем обстоятельством, что и к тем, и другим татарская феодальная аристократия относилась в целом как к подчиненному населению, иначе говоря, как к «черни»[345].

В средневековом марийском обществе существовали и лично зависимые люди. В основном это были рабы (кул), и главным источником пополнения этого слоя населения были пленные, добытые в многочисленных набегах на русские, мордовские, касимовские, удмуртские, каринские и пермяцкие земли Московского государства. Автор «Казанской истории» указывает, что «православнии же крестьяне по вся дни татары и черемисою в плен ведоми суть»[346]. Впечатляет число русских полоняников, освобожденных в 1551–1552 гг. перед взятием Казани — 60 тысяч[347]. Нельзя думать, что рабы принадлежали только татарам. Рабский труд применялся и в хозяйстве некоторых марийцев — представителей знати и зажиточных общинников. Об этом с уверенностью можно говорить уже исходя из того, что рабовладение является универсальной чертой периода перехода от первобытности к любому классовому обществу[348]. Более того, в «Казанской истории» указывается, что войска князя А.Б. Горбатого, совершившие в сентябре 1552 г. перед взятием столицы ханства 10-дневный поход на «землю Казанскую», освободили немало русских полоняников: «Рускаго плена множество приведе; инии же собою бегаху изо всех казанских улусов в станы руския»[349]. Даже после присоединения к Русскому государству (во второй половине XVI — начале XVII вв.) марийцы продолжали держать у себя русских пленников[350].

Вместе с тем рабовладение у марийцев не получило и не могло получить массового распространения. Рабство не стало системой хозяйства, и оно носило патриархальный характер, что было связано с низким уровнем производительных сил, медленным процессом становления классового строя, значительной прочностью общинных порядков. Следует также указать на относительно легкие возможности бегства в условиях преобладающего лесного ландшафта и близости к границам Русского государства, на опасность повышенной концентрации рабов при невысокой плотности населения. Этими же факторами объясняется то, что торговля рабами намного превосходила использование их в качестве рабочей силы. Черемисы и особенно казанские татары наладили массовую поставку рабов в Среднюю и Переднюю Азию, на Кавказ, где рабовладение было развито намного сильнее