Присоединение Марийского края к Русскому государству - [28]
3.2. Социально-экономическое развитие марийцев в XV–XVI вв.
Волго-Камье, то есть территория Казанского ханства, в середине XVI в. считалось землей экономически развитой и богатой природными ресурсами. Современники не скрывали своих восторгов. Литовский дворянин на русской службе И.С. Пересветов называл Казанскую землю «подрайской», удивлялся, что «таковая землица не велика, но велми угодна»[260]. Еще более красноречивы слова автора «Казанской истории»: «Место пренарочито и красно велми, и скотопажитно, и пчелисто, и всецеми земными семяны родимо, и овощми преизобилно, и зверисто, и рыбно, и всякого угодья много, яко не мощно обрести другаго такова места во всей Руской нашей земли нигде же таковому подобно место красотою и крепостию и угодием человеческим, не вем же, аще есть будет в чюжих землях»[261]. Более сдержанный в своих эмоциях австрийский посол С. Герберштейн указывает, что казанские татары по сравнению с другими татарами «культурнее… так как они и возделывают поля, и живут в домах, и занимаются разнообразной торговлей, и редко воюют»[262].
Большинство исследователей сходится во мнении, что Казанское ханство было страной с развитыми земледельческими традициями (местами, особенно на юго-востоке и юге применялся трехпольный севооборот), с господствующим стойловым животноводством, развитым ремесленным (кузнечным, ювелирным, кожевенным, ткацким и т. д.) производством, с набиравшей ускоренные обороты в периоды относительной политической стабильности внутренней и внешней (особенно транзитной) торговлей. В целом хозяйство большей части местного населения было комплексным, существенную роль также играли охота, рыболовство и бортничество, носившие промысловый характер[263].
Комплексным было хозяйство и средневековых марийцев, но с региональными особенностями. Казанский летописец отмечает, что горные и луговые марийцы — «земляпашцы и трудницы», но ветлужские и кокшайские «ни сеют, ни орют»[264]. Вероятно, именно северо-западных марийцев имел в виду и польский профессор М. Меховский, который сообщает, что «за Московией на северо-востоке, на краю северной Азии… а именно Пермь, Башкирия, Черемиса, Югра и Корела… не пашут, не сеют, не имеют ни хлеба, ни денег, питаются лесным зверем»[265]. Однако нельзя сказать, что ветлужско-кокшайские марийцы, проживавшие в районе почти сплошных болотных и лесных массивов, местами — песчаных и супесчаных почв, совершенно не знали земледелия. К примеру, согласно Житию Макария Желтоводского и Унженского, русских первопустынников в устье Керженца снабжали хлебом именно окрестные марийцы, жившие в болотистой Волго-Ветлужской низине[266]. Сведения о наличии земледелия у верхневетлужских марийцев содержит Ветлужский летописец[267]. Доказательства развития земледельческих занятий у северо-западных мари имеются у археологов[268]. Возможно, марийцы в бассейнах Ветлуги, Б. и М. Кокшаг занимались подсечным земледелием. Основную же роль в их хозяйстве играли скотоводство, охота, рыболовство и бортничество[269].
Земледелие, как было указано выше, было сильнее развито у горных и луговых (восточнее М. Кокшаги) марийцев. Археологические данные (к примеру, использование жернова вместо зернотерки, находки сошников, фрагментов серпа) свидетельствуют о появлении плужного земледелия в Марийском крае приблизительно в XI–XII вв. Сеяли в основном просо, полбу, рожь, лен, коноплю[270]. Судя по этнографическим материалам, у марийцев до присоединения их к России были распространены однозубая соха с полицей («марла шога») и косуля («маска кутан»); использовались жердевые овины («марла авун»), вероятно, строили водяные мельницы («вуд вакш»)[271]. Есть мнение, что в XVI в. происходило становление трехпольной системы[272]. Возможно, и на Горной, и на Луговой стороне развивались овощеводство и примитивное садоводство[273].
Письменных свидетельств о значительном распространении и развитии скотоводства практически у всех групп средневекового марийского населения довольно много[274]; в силу отсутствия необходимых условий для табунного скотоводства преобладал стойловый способ содержания скота в сочетании со свободным выпасом. Согласно археологическим данным, марийцы разводили крупный и мелкий рогатый скот, лошадей, свиней, домашнюю птицу[275].
Марийский край до сих пор считается лесным. В средние века здесь водилось множество пушных зверей и дичи: бобры, куницы, белки, горностаи, соболя, рыси, зайцы, лисицы, волки, медведи, лоси, олени, тетерева, глухари, куропатки, дикие утки и гуси; многочисленные реки и озера изобиловали рыбой. Марийцы испокон веков поставляли драгоценные меха в Русь, Хазарию, Волжско-Камскую Болгарию, Золотую Орду, затем в Казань[276]. В условиях острого дефицита металлических монет беличьи и куньи шкурки и части тела употреблялись в качестве валюты в течение всего XVI в., причем не только в Среднем Поволжье, но и по всей России[277]. Арсенал охотничьих приспособлений был широк и разнообразен: стрелы с костяными наконечниками, сети-тенеты, сети-перевесы, петли-силки, ловушки-корзины, запруды-дворы и т. д.
Для истории русского права особое значение имеет Псковская Судная грамота – памятник XIV-XV вв., в котором отразились черты раннесредневекового общинного строя и новации, связанные с развитием феодальных отношений. Прямая наследница Русской Правды, впитавшая элементы обычного права, она – благодарнейшее поле для исследования развития восточно-русского права. Грамота могла служить источником для Судебника 1497 г. и повлиять на последующее законодательство допетровской России. Не менее важен I Литовский Статут 1529 г., отразивший эволюцию западнорусского права XIV – начала XVI в.
Гасконе Бамбер. Краткая история династий Китая. / Пер. с англ, под ред. Кия Е. А. — СПб.: Евразия, 2009. — 336 с. Протяженная граница, давние торговые, экономические, политические и культурные связи способствовали тому, что интерес к Китаю со стороны России всегда был высоким. Предлагаемая вниманию читателя книга в доступной и популярной форме рассказывает об основных династиях Китая времен империй. Не углубляясь в детали и тонкости автор повествует о возникновении китайской цивилизации, об основных исторических событиях, приводивших к взлету и падению китайских империй, об участвовавших в этих событиях людях - политических деятелях или простых жителях Поднебесной, о некоторых выдающихся произведениях искусства и литературы. Первая публикация в Великобритании — Jonathan Саре; первая публикация издания в Великобритании этого дополненного издания—Robinson, an imprint of Constable & Robinson Ltd.
Книга посвящена более чем столетней (1750–1870-е) истории региона в центре Индии в период радикальных перемен – от первых контактов европейцев с Нагпурским княжеством до включения его в состав Британской империи. Процесс политико-экономического укрепления пришельцев и внедрения чужеземной культуры рассматривается через категорию материальности. В фокусе исследования хлопок – один из главных сельскохозяйственных продуктов этого района и одновременно важный колониальный товар эпохи промышленной революции.
Спартанцы были уникальным в истории военизированным обществом граждан-воинов и прославились своим чувством долга, готовностью к самопожертвованию и исключительной стойкостью в бою. Их отвага и немногословность сделали их героями бессмертных преданий. В книге, написанной одним из ведущих специалистов по истории Спарты, британским историком Полом Картледжем, показано становление, расцвет и упадок спартанского общества и то огромное влияние, которое спартанцы оказали не только на Античные времена, но и на наше время.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.
В 403 году до н. э. завершился непродолжительный, но кровавый период истории Древних Афин: войско изгнанников-демократов положило конец правлению «тридцати тиранов». Победители могли насладиться местью, но вместо этого афинские граждане – вероятно, впервые в истории – пришли к решению об амнистии. Враждующие стороны поклялись «не припоминать злосчастья прошлого» – забыть о гражданской войне (stásis) и связанных с ней бесчинствах. Но можно ли окончательно стереть stásis из памяти и перевернуть страницу? Что если сознательный акт политического забвения запускает процесс, аналогичный фрейдовскому вытеснению? Николь Лоро скрупулезно изучает следы этого процесса, привлекая широкий арсенал античных источников и современный аналитический инструментарий.