Предчувствие - [51]
И вдруг (по)явится Никон. Наверное, он решит, что его бесконечным телесным истязаниям, простирающимся от уколов ножом до пробивания головой оконных стекол, необходимо что-то вроде кульминационного, театрального аккорда. Абсолютно неуместный здесь, с каким-то отрешенно-холодным лицом он оттолкнет конферансье от микрофонной стойки (падающий на пол пижон будет удивительно похож на обрушенный манекен), безо всяких объяснений зажжет спичку и изящным жестом уронит ее себе под ноги. Мгновением позже произойдет нечто из ряда вон выходящее – событие, которое заставит поперхнуться напомаженных кикимор и напыщенных хлыщей. От фигуры Никона в разные стороны хлынут огненные лучи – вышедшими из берегов ручьями они заплещутся в прогалинах между столиками. Когда, как успеет он все подготовить? Вместе с подмостками вспыхнет и сам лицедей: свет начнет подниматься от пола, дойдет до его колен, до груди, пока весь его силуэт не запылает, как тело средневекового еретика. Его порыжевшие руки будут похожи на лопасти горящей мельницы, а огненные капли – на щепки, вылетающие из-под беспокойных стругов. Картину дополнит громкий, жуткий хохот, транслируемый микрофоном в подвешенные над сценой динамики. Всепоглощающий, притягательный, вещий, отвратительный смех. Словно грохот огромной рынды. Да, перекаты священного колокола. Заразительный, но не в том смысле, что сидящим в зале тоже захочется смеяться, нет, просто все превратятся в смех, без необходимости поддержать веселье. Против своей воли застынут у подножия этого скрежета. Никону удастся загипнотизировать даже охранников. Никаких объяснений, никаких комментариев. Чистое явление огненного смеха. Все это уже не удастся забыть. Через несколько мгновений, конечно, самообладание некоторых вернется. Огнетушитель, свист, визг, неловкое продолжение церемонии. Но здесь не место описывать то, что произойдет потом.
Петр вскочит, чтобы сделать что-нибудь. Неизвестно что. Но его глаза сами собой, словно по какому-то странному приказу, закроются. «Это вопрос ко мне?» – не к месту произнесет он каким-то отрешенно-недоверчивым тоном, обращаясь неизвестно к кому. Странное, внезапное опьянение. А снова разомкнув глаза, он обнаружит белых птиц на месте сидевших за столом литераторов. Опять эти вестники. Смерти? Спасения? Они не ответят. Он и не решится спросить. Наконец поймет, чего они ждут от него. Вновь принесут в когтях странные предметы. Станет ясно: это четыре символа, три из которых ложны. Нужно, рискуя ошибиться, все-таки выбрать правильный. Какое неясное испытание. Попробует найти в их глазах подсказку – и вдруг не различит былой мудрости во взгляде, только что-то жутковато-птичье, уродливое, чужое. Нет, их глаза не встретятся. Птицы будут словно огибать его взглядами. Что же выбрать? Свечу, нить, кольцо? Или серп? Нет, все-таки протянет руку к свече, к шевелящемуся огню. Но в последний момент отдернет руку, словно обожжется, боясь ошибки. Тогда сидящий во главе стола вестник качнет головой. Как будто бы даже произнесет: «Не время». И они разлетятся. Их полупрозрачные пернатые руки. Их изогнутые, железные клювы. Их развевающиеся на ветру длинные косы. Их хрупкое скольженье. Так и не успеет понять, чем будет испытываемое к ним чувство – отвращением, страхом или любовью. Сказочные птицы уже исчезнут, взмыв в пустоту. Лишь их тени успеют нарисовать несколько мглистых иероглифов под сводами белоснежной крыши. Сверкающие, едва слышно кричащие точки.
Часть третья. Почти та же столица
Эпизод пятнадцатый,
он будет исследовать связи между крупной прозой и блужданием по городским улицам
Наконец наступит весна. Раздастся щебет птиц, сквозь тучи пробьется лучащаяся, чистая лазурь; на смену шубам и кашне придут легкие куртки и распущенные волосы; на набережных снова появятся влюбленные парочки; в который раз беспечные вереницы, поглощая сахарную вату и пончики, выстроятся за билетами на замызганные речные трамвайчики; над грязной водой склонятся меланхоличные рыбаки; даже владельцы домашних животных перестанут казаться совсем уж жалкими; бродячие музыканты облюбуют тротуары, развлекая расстроенными аккордами пролетающих мимо кокеток; во дворах покажутся гоняющие мяч ребятишки; на клумбах распустятся тюльпаны; пыльца заставит несчастных аллергиков беспрерывно чихать. Все заколышется, зашелестит, заблагоухает. Но нет, не подумайте, это будет вовсе не первая весна со времени появления нашего героя в Столице. С тех пор пройдет уже, поверите ли, пять, а то и шесть лет. Годы чем-то будут отличаться друг от друга, но не так-то просто объяснить, чем именно. Не станем и пытаться. Что-то произойдет за это время, что-то продолжит происходить, что-то непременно будет пытаться произойти. Все сцепится в плотную паутину, спрессуется, как соль на дне высохшего озера. Петр соберет целую пригоршню серебряных зерен и подбросит неровные жемчужины в небо. Мерцающие в пустоте точки: вообразите их тусклый блеск.
В один из таких вот почти солнечных деньков наш герой примется фланировать мимо обшарпанных построек. Путешествовать изо дня в день, почти как слепой, в тихом непокое. Кружить вокруг темных зданий, словно расставляя знаки препинания в пробелах между ними. Полы пальто будут развеваться на ветру, делая его похожим на несуразную, непостижимую птицу. К этому времени Петра начнут увлекать только едва слышные, искрящиеся звуки и тревожная городская тишина. Внезапные острова молчания в самом сердце грохота, что-то вроде невыговоренных мыслей. Едва слышные, но различимые как раз благодаря постоянному гулу – не вычеркиваемые из городской жизни рельефы звучания. Эхо сирен и далеких криков, воспоминания о них раз за разом будут кружиться в бессмысленном, колдовском вихре. Он заблудится или, вернее, подпустит город вплотную к себе. Потрепанные, серо-коричневые, путающиеся друг с другом безлюдные улочки, заполненные отсутствием шума; нагромождения крыш, похожие на обложки беспорядочно сваленных книг, которые никогда не удастся прочесть. Медленно брести вдоль уродливых домов, мимо закрытых магазинов, мимо выцветших от дождя афиш и желтых рекламных обрывков, мимо замусоренных пустырей – лучше всего ранним утром, когда ночная жизнь уже мертва, а дневную пока что нельзя назвать проснувшейся. Еще подойдут безлюдные парки, раскачиваемые ветром тени деревьев, старые скамейки. Теперь, правда, они частенько будут обеспокоены весенним чириканьем, и этой наглой перекличке скорее подойдет имя перестрелки. Петр подумает, как не похож этот грай на блаженные голоса белых вестников. Но он быстро научится не слышать его. Заметим: глухой, заброшенной, невыносимо тихой для Петра сможет стать любая улица. Заполненные прохожими переулки окажутся похожими на разветвляющиеся в разные стороны подземные ходы гигантской гробницы, околдовывающие глухотой. Даже в центре Столицы обнаружится необыкновенная звучность пустоты, что-то вроде ненаписанной музыки, расслышанной композитором, – скрытые в звенящей тишине, недостижимые ноты, которые так никогда и не будут никем исполнены. Незвучащий голос немого фильма. Никому не слышный. Завораживающий, ясный.
«Пустырь» – третий роман Анатолия Рясова, написанный в традициях русской метафизической прозы. В центре сюжета – жизнь заброшенной деревни, повседневность которой оказывается нарушена появлением блаженного бродяги. Его близость к безумию и стоящая за ним тайна обусловливают взаимоотношения между другими символическими фигурами романа, среди которых – священник, кузнец, юродивый и учительница. В романе Анатолия Рясова такие философские категории, как «пустота», «трансгрессия», «гул языка» предстают в русском контексте.
«В молчании» – это повествование, главный герой которого безмолвствует на протяжении почти всего текста. Едва ли не единственное его занятие – вслушивание в гул моря, в котором раскрываются мир и начала языка. Но молчание внезапно проявляется как насыщенная эмоциями область мысли, а предельно нейтральный, «белый» стиль постепенно переходит в биографические воспоминания. Или, вернее, невозможность ясно вспомнить мать, детство, даже относительно недавние события. Повесть дополняют несколько прозаических миниатюр, также исследующих взаимоотношения между речью и безмолвием, детством и старостью, философией и художественной литературой.
Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли.
«Прелюдия. Homo innatus» — второй роман Анатолия Рясова.Мрачно-абсурдная эстетика, пересекающаяся с художественным пространством театральных и концертных выступлений «Кафтана смеха». Сквозь внешние мрак и безысходность пробивается образ традиционного алхимического преображения личности…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы.