Праздник ожидания праздника - [6]

он читателю показался таким, было бы глупо его разуверять в этом.

Уподобляясь ему, перескажу содержание рассказа.

Во дворе детского сада росла груша. Время от времени с дерева падали

перезревшие плоды. Их подбирали дети и тут же поедали. Однажды один мальчик

подобрал особенно большую и красивую грушу. Он хотел ее съесть. но

воспитательница отобрала у него грушу и сказала, что она пойдет на общий

обеденный компот. После некоторых колебаний мальчик

утешился тем, что его

груша пойдет на общий компот.

Выходя из детского сада, мальчик увидел воспитательницу. Она тоже шла

домой. В руке она держала сетку. В сетке лежала его груша. Мальчик побежал,

потому что ему стыдно было встретиться глазами с воспитательницей.

В сущности, это был довольно грустный рассказ.

-- Так что же вас так рассмешило? -- спросил я у

него.

Он снова затрясся, на этот раз от беззвучного смеха, и махнул рукой -дескать, хватит меня разыгрывать.

-- Все-таки я не понимаю, -- настаивал я.

-- Неужели? -- спросил он и слегка выпучил свои и без того достаточно выпуклые глаза.

-- В самом деле, -- говорю я.

-- Так если воспитательница берет грушу домой, представляете, что берет

директор детского сада?! -- почти выкрикнул он и снова расхохотался.

-- При чем тут директор? О нем в рассказе ни слова не говорится, -возразил я.

-- Потому и смешно, что не говорится, а подразумевается, -- сказал он и

как-то странно посмотрел на меня своими выпуклыми, недоумевающими глазами.

Он стал объяснять, в каких случаях бывает смешно прямо сказать о

чем-то, а в каких случаях прямо говорить не смешно. Здесь именно такой

случай, сказал он, потому что читатель по разнице в должности догадывается,

сколько берет директор, потому что при этом

отталкивается от груши

воспитательницы.

-- Выходит, директор берет арбуз, если воспитательница берет грушу? -спросил я.

-- Да нет, -- сказал он и махнул рукой. Разговор перешел на посторонние

предметы, но я все время чувствовал, что заронил в его душу какие-то

сомнения, боюсь, что творческие планы. Во время нашей беседы выяснилось, что

он работает техником на мясокомбинате. Я спросил у

него, сколько он

получает.

-- Хватает, -- сказал он и обобщенно добавил: -- С мяса всегда что-то имеешь.

Я рассмеялся, потому что это прозвучало как фатальное свойство белковых соединений.

-- Что тут смешного? -- сказал он. -- Каждый жить хочет.

Это тоже прозвучало как фатальное свойство белковых соединений.

Я хотел было спросить, что именно он имеет с мяса, чтобы установить,

что имеет директор комбината, но не решился.

Он стал держаться несколько суше. Я теперь его раздражал тем, что

открыл ему глаза на более глубокое понимание смешного, и в то же время

сделал это нарочно слишком поздно, чтобы он уже не смог со мной состязаться.

В конце пути он сурово взял у меня телефон и записал в книжечку.

-- Может, позвоню, -- сказал он с намеком на вызов. Каждый день, за исключением тех дней, когда меня не бывает дома, я

закрываюсь у себя в комнате, закладываю бумагу в свою маленькую прожорливую "Колибри" и пишу.

Обычно машинка, несколько раз вяло потявкав, надолго замолкает.

Домашние делают вид, что стараются создать условия для моей работы, я делаю

вид, что работаю. На самом деле в это время я что-нибудь изобретаю или,

склонившись над машинкой, прислушиваюсь к телефону в другой комнате. Так

деревенские свиньи в наших краях, склонив головы, стоят под плодовыми

деревьями, прислушиваясь, где стукнет упавший плод,

чтобы вовремя к нему

подбежать.

Дело в том, что дочка моя тоже прислушивается к телефону, и если

успевает раньше меня подбежать к нему, то ударом кулачка по трубке ловко

отключает его. Она считает, что это такая игра, что,

в общем, не лишено

смысла.

О многих своих открытиях, ввиду их закрытого характера, пока существует

враждебный лагерь, я, естественно, не могу рассказать. Но у меня есть ряд

ценных наблюдений, которыми я готов поделиться. Я полагаю, чтобы овладеть

хорошим юмором, надо дойти до крайнего пессимизма, заглянуть в мрачную

бездну, убедиться, что и там ничего нет, и потихоньку возвращаться обратно.

След, оставляемый этим обратным путем, и будет настоящим юмором.

Смешное обладает одним, может быть, скромным, но бесспорным

достоинством: оно всегда правдиво. Более того, смешное потому и смешно, что

оно правдиво. Иначе говоря, не все правдивое смешно, но все смешное

правдиво. На этом достаточно сомнительном афоризме я хочу поставить точку,

чтобы не договориться до еще более сомнительных выводов.

Петух

С детства меня не любили петухи. Я не помню, с чего это началось, но,

если заводился где-нибудь по соседству воинственный

петух, не обходилось без

кровопролития.

В то лето я жил у своих родственников в одной из горных деревень

Абхазии. Вся семья -- мать, две взрослые дочери, два взрослых сына -- с утра уходила на работу: кто на прополку кукурузы, кто на ломку табака. Я

оставался один. Обязанности мои были легкими и приятными. Я должен был

накормить козлят (хорошая вязанка шумящих листьями ореховых веток), к

полудню принести из родника свежей воды и вообще присматривать за домом.

Присматривать особенно было нечего, но приходилось изредка покрикивать,